Он достает из кармана полушубка что-то желтое, в снегах волховских совершенно немыслимое, смотрит на Витьку, бросает ему пару:
— Ты такое видел? Смотрю, из испанского фургона вывалились, на снегу катаются, шарики желтые! Ну, думаю, что за картошка? Поднял, — нет, что-то другое.
Витька держит в руках два лимона… У них холодная, шершавая кожа… От них исходит нежный, еле слышный аромат, пробуждающий далекие, позабытые воспоминания.
Гамза достает еще несколько лимонов, раздает их офицерам. Все с интересом рассматривают, гладят их.
Витька совершенно непроизвольно подносит к губам лимон, откусывает. Рот наполняется брызжущей, острой, блаженной кислотой. Он откусывает еще и еще, торопливо жует податливую лимонную мякоть вместе с кожурой. Лимона нет. Он принимается за второй и быстро справляется с ним. Только тогда, опомнившись, он бросает взгляд на стоящих вокруг костра офицеров.
Он видит, что все напряженно смотрят на него. Кто-то качает головой, говорит:
— Черт побери! Как мы все изголодались по свежему! Не поверишь!
Гамза тоже смотрит на Витьку, хохочет:
— Молодец, младший лейтенант! Сразу два сжевал! Вместе с кожурой! Молодец!
Издалека слышен крик:
— На лыжи!
Витька вскакивает на ноги. Офицеры быстро расходятся. Все понимают: штаб двигается дальше.
Ночь густела. Вместе со всеми Витька мчался по лыжне па юго-запад. Впереди и сзади него слышались удары палок, шуршание лыж. Мрак, мрак лежал над Волховом, над бескрайними его болотами и лесами. Но и в ночи, во мраке, войска двигались вперед. И Витька тоже летел вперед, без устали работая палками, и перед ним, перед широко раскрытыми глазами его, все неслись в темноте, не отступая, лица его товарищей, молодых офицеров, и лицо начальника штаба, озаренное снизу, как давеча, светом костра.
