Лиловый (I) - [40]

Чувствуя, как мокрая насквозь рубашка липнет к спине, Острон устроился на земле неподалеку от своего напарника. В большинстве люди искали тень, а кто-то даже обессиленно развалился прямо на плитах площади, не в состоянии отползти в сторонку. Один Усман, чья выносливость всегда поражала Острона, стоял себе прямо на солнцепеке и курил трубку. Какой-то воин в тюрбане марбуда и простом светлом халате поверх кольчуги подошел к нему; Острон невольно прислушался к их разговору. Воин, судя по всему, недавно вернулся из вылазки в Хафиру и прижимал сломанную руку на бинтах к груди.

-- ...никаких вестей, -- говорил ему Усман, качая бритой головой в тюбетейке. -- Как сгинули. Надеюсь, с ними все в порядке.

-- Их было слишком много, ты что, -- возразил ему собеседник. -- В моем отряде считают, старик Ат-Табарани погорячился. Хотя, конечно, когда одержимые пробираются в Саид, это уязвляет нашу гордость.

-- Меня больше того беспокоит то, что на восточных постах не хватает стражей, -- сказал командир. -- Всех послали на запад. Случись что...

-- Не думаю, что что-то случится. Я ведь только из Хафиры, так там тихо, будто все безумцы на двести фарсангов вымерли. Мы встретили одну-единственную шайку, и с теми быстро разобрались.

-- Тем не менее, тебе сломали руку.

-- Я сам виноват. В любом случае, более серьезных ранений ни у кого и нет.

-- Очень хочется надеяться, что ты прав, Халфид, -- тут Усман обнаружил, что Острон смотрит в их сторону, и кивнул на него. -- Видишь парнишку? Он из того самого племени. Острон, подойди.

Парень немедленно вскинулся и подбежал к старшим воинам. Хадир на его голове растрепался, и выглянули темные непослушные волосы; Острон смущенно принялся поправлять его.

-- Значит, ты сражался с одержимыми еще до того, как попал сюда, -- с вопросительным оттенком произнес пришедший боец. -- Молодец. То есть, знаешь, куда пришел, в отличие от большинства этих желторотых здесь.

-- Судьба привела меня сюда, -- ответил Острон. -- Если бы не эти одержимые, из-за которых я лишился племени, меня бы здесь, может, и не было.

-- И мы многое бы потеряли, -- одобрительно сказал командир, похлопал его по плечу. -- За последний месяц Острон вполне показал, на что способен, очень быстро учится.

-- Это хорошо, -- Халфид улыбнулся. -- Как ты думаешь, Усман, не пора ли твоих птенцов взять на первую вылазку?

-- Вылазку? -- повторил Острон, сердце у которого в тот момент екнуло: напополам от страха и от волнения.

-- Ну да. В Хафире сейчас достаточно спокойно, а вас много. Такой отряд трудно застать врасплох. Узнаете, что это такое -- пустошь безумцев, быть может, вступите в свой первый бой. ...Ну, для тебя-то он будет не первым, конечно.

Острон нерешительно пожал плечами, и старая рана неожиданно уколола его болью.

-- То, что я слышал о Хафире, не слишком-то мне понравилось, -- честно сказал он. Старшие бойцы рассмеялись.

-- Благоразумный воин на рожон не лезет, -- заметил Усман. -- Дольше проживешь, парень. Но идея неплохая, если все действительно так, как говорит Халфид. Пожалуй, надо взять ее на заметку.

Острон уныло вздохнул. Перерыв на этом закончился; воин с перевязанной рукой пошел прочь, а Усман своим зычным голосом принялся созывать своих подопечных.

Еще и после обеда у него была обычная тренировка с Халиком. Острон так устал за утро, что даже предательски надеялся, что Халик оставит его в покое и предложит сделать перерыв, хотя бы пока жара не спадет; но здоровяк, как ни в чем ни бывало, схватился за собственные мечи и бодро устремился во двор.

-- Ну, -- сказал он, когда Острон с печальным видом встал напротив него, -- к сегодняшнему дню я научил тебя всем шести техникам слуг Мубаррада. Покажи-ка мне... например, "одинокая цапля кренится к западу".

-- Вчера ты называл это "одинокая цапля кренится к востоку", -- заметил Острон без особого энтузиазма. К этому он уже привык; Халик постоянно давал этим шести приемам звучные длинные имена, не имевшие особого смысла, сам при этом на следующий же день забывал, как именно обозвал тот или иной прием, и Острон бы ни за что не поверил, что это все серьезно, если бы, когда Халик показывал ему очередной "гребень песчаного дракона", этот самый "гребень" не превращался в смертоносный удар, обычно останавливаемый на волосок от парня.

Острон знал все шесть приемов наизусть, до мельчайших подробностей, и за канувший месяц повторял их тысячи раз; только он все никак не мог понять, почему у него так не получается. Он послушно сделал обманный шаг вправо и нанес быстрый низкий удар ятаганом, который Халик спокойно отбил, даже не глянув.

-- Следующий, -- сказал слуга Мубаррада, ухмыляясь в бороду. Острон перешел к удару, который вчера назывался "серебристокрылая чайка ловит рыбу в озере", а позавчера -- "белая утка ныряет в морскую волну"; удар был точно так же отбит, и так повторялось до тех пор, пока они не завершили шестой прием ("высокая железная стена", которая вчера была каменной).

-- А теперь пора тебе открыть правду, -- ухмыльнулся Халик.

-- Что, все эти твои приемы -- полная ерунда? -- поинтересовался Острон, вытирая пот со лба.