Лилиан - [18]

Изображение на портретах потрясли меня до глубины души, вводя в ужасный ступор. Почти на всех полотнах были мои изображения! На одном портрете я предстою в пышном платье, которое носили женщины в восемнадцатом или девятнадцатом веке. На другой картине я запечатлена среди густой поросли болотной осоки обнимающая охотничью собаку. А третье полотно с философской настороженностью изображает меня сидящую на берегу пруда и наблюдающую за уходящим за горизонт солнцем. Несколько портретов были совместными: я и обнимающий меня Сэм. Тут наши глаза светились от счастья, они были наполнены нежностью и любовью. На всех этих портретах я была такой, как и прежде, с румянцем на щеках и блестящими карими глазами, совсем не такой, как сейчас, и не такой, как на смятой фотографии, подкинутой Сэмом при первом моём здешнем появлении. Неожиданно мой взгляд остановился на портрете, висящем над камином, там была изображена я с таким же, как сейчас, землистым лицом и горящими наполненными кровью глазами. Мои широко расправленные за спиной крылья величественно смотрелись на фоне огромного каменного обрыва. Я подошла ближе, чтобы внимательно рассмотреть полотно. Нет и капли сомнения, что на картине изображена я, мне там столько же лет, сколько и сейчас. И вид у меня отнюдь не трагичный и печальный. Скорее я выгляжу здесь довольной и самодостаточной, полностью уверенной в себе, и я бы сказала даже счастливой.

– Прекрасна, да? Это мой любимый портрет. Ты здесь как богиня или Химера. – Сэм встал рядом, одной рукой держа себя за подбородок.

– Химера? Ты имеешь в виду чудовище? – я язвительно бросила фразу ему в ответ.

– Нет, Лили, ты как Химера, как бессмысленная идея, как несбыточная мечта. Моя мечта, которая, надеюсь, всё-таки станет явью.

Моя грудная клетка сжалась, весь воздух испарился из лёгких, и мне казалось, что я сейчас задохнусь. Он был таким пугающе-красивым, его сладкие завлекающие речи не могли не разжечь во мне пламя, меня тянуло к нему, словно я – мотылёк, стремящийся к свету. Мне надо было что-то сказать, как-то отвлечься от его пронзительных голубых глаз, иначе я потону, как корабль, наткнувшийся на рифы.

– Ты определённо предпочитаешь красный, – еле выдавила я из себя.

– Это твой любимый цвет. К тому же всё это выбирала ты, я лишь чуть-чуть присмотрел за твоими вещами. Хотя, не буду скрывать, мне было нелегко находиться среди всего этого убранства, ежедневно напоминающего мне о тебе. Я думал, что смогу забыть и отпустить тебя, но я не смог! Ты нужна мне. Ты как глоток воздуха, как живительная капля воды в пустыне! Ты – всё для меня! Ты – моя жизнь, мой свет в мрачном тоннеле бессмертного существования!

– Я ничего не понимаю. Мы знакомы и, глядя на все эти портреты, довольно давно. И, похоже, очень близко. Только я не пойму, почему на одних картинах я – человек, а на других – монстр, как и сейчас.

– Ты не монстр, Лилиан, и никогда им не была! Жаль, что ты ещё не осознала и не приняла себя такой, какой и являешься. Тебе бы сразу стало ясно, как днём, насколько всё-таки ты прекрасна. Всмотрись сюда, – Сэм указал на портрет, висящий над камином, – ты здесь счастлива и довольна! Тебе нравилось быть такой, и ты никогда не сожалела об этом, а я заблуждался сам и позволил тебе усомниться в том, что было и так очевидно. Ты любила эту жизнь и любила меня! Лишь на какой-то миг, позволив дурной мысли овладеть собой, я решил, что человеческая жизнь тебе была бы по нраву. Я позволил тебе попробовать, а ты с такой лёгкостью приняла этот вызов, что бешенству, моментально завладевшему мной, просто не было предела. Решив сам для себя, что я в своём естестве раз и навсегда опротивел тебе, и ты больше не любишь меня, я всё же отпустил тебя и так страдал! – Сэм опустил глаза, а когда поднял их, то они уже пылали ярко-красным заревом. – Больше я этого не допущу. Ты моя! Была, есть и будешь моей всегда! Я всё расскажу тебе позже, а сейчас мы поедим. Я позволю нам отужинать на террасе, выходящей на задний двор. Думаю, ты не станешь мне возражать.

Я сглотнула комок, давно застрявший у меня в горле, и молча кивнула Сэму. Он взял меня за руку и повёл на террасу. Пересекая внушительных размеров гостиную, мы подошли к огромному французскому окну с изумительными витражными стёклами, простирающемуся от потолка до пола. Сэм открыл окно и легонько вытолкнул меня на террасу. О Боже, какой же это был неземной вид!

Лучи прячущегося за край земли солнца освещали пожелтевшие от проказ осени листья и отражались от протёртых мраморных дорожек, играя бликами на водной глади заросшего пруда. В воздухе раздавалось кваканье лягушек и тревожный возглас какой-то птицы, гнездившейся в прибрежных водных зарослях.

На середине террасы стоял небольшой круглый столик с двумя удобными плетёными ротанговыми креслами. Лучи солнца весело заигрывали с хрустальными бокалами, стоящими на столе. Ужин был воистину помпезным. Запечённая куропатка в яблоках, лосось, приправленный лимоном, разнообразные морепродукты, белое вино и фрукты. Я так давно всего этого не ела, что, кажется, продала бы душу, лишь бы предаться этому наслаждению. Сэм галантно указал мне на место, и я уселась в кресло, позабыв о полутораметровых крыльях, которые сразу же напомнили мне о своём существовании. Мне пришлось их слегка развести в стороны, чтоб они свисали по бокам плетёного кресла.