Он шел по дождливой улице. Был тихий вечер, и город уже готовился ко сну, забывая невзгоды и проблемы дня, ожидая встречи с утром. Но ему уже было все равно. Казалось бы он должен был бы исходить болью и душа его должна была пылать в отчаянии от содеянного. Но он не чувствовал ни боли ни мук, ни сожаления. Как будто все это чувствовал кто–то другой, но до него долетали лишь отголоски тех чувств, того горя и тоски. Тот кто сподвиг его на это обещал, что так и будет. И не обманул. Чувства молодого парня что шагал по безлюдной ночной улице трепетали — он и чувствовал боль и не чувствовал. Что с ним он не смог бы объяснить, да и не желал этого. И вновь он попытался оттереть руки об одежду — боже, такое ощущение, что руки все еще испачканы в этом ужасном, липком, сладковато пахнущем… в крови…
Да, сегодня на руки его пролилась кровь. Он сделал все, как и сказал ему тот, кто пообещал что та боль, что глодала его уже не первый день уйдет, но взамен неё пришла другая, не такая сильная, как будто её не было. Или все таки….
Неважно, сказал он себе, неважно, теперь все неважно, пути назад более нет. И сегодня он сжег все мосты. Сжег их одним кровавым росчерком.
— Нет ничего невозможного, дружок — раздался рядом с ним знакомый голос.
— Ты…
— Я, это все я, твой добрый друг.
— Да какой из тебя друг?! Ты зверь и …
— А еще я… Слушай, к чему эти слова? Не ты ли сейчас шел, размышляя о кровавых росчерках, сожженных мостах, и что пути назад нет?
— Да, верно… Прости меня.
— Хм, ну путь назад все таки есть… Ты еще можешь сознаться во всем, или? — загадочно улыбнулся собеседник молодого человека.
— Но это же… Что же будет со мной и моими…
— Довольно! Не готов повернуть назад — и не повернешь. Что ты будешь делать дальше — решу я. Я помог тебе кое в чем, и я пройду с тобой до конца, сам понимаешь — мне не нужно, чтобы с тобой случились… неприятности.
— Но не ты ли сподвиг меня на…
— Я. А был ли ты против? Помнишь, ведь ты же не был уверен в том, что я существую, что я реален — сухо хохотнул говоривший — ты считал, что я порождение твоего разыгравшегося воображения, твоего разбитого сердца и душевных терзаний. Ты бежал прочь от самого себя, страшась встретится с собой, со своей болью лицом к лицу. Право достойно ли так себя вести благородному мужу? Но а теперь ты совершил Поступок. Именно так, с большой буквы. Пусть тебя осудят моралисты, и все те, кого страшат решительные, и, бывает, подчас жестокие действия. Но ты, ты сам должен знать, ЧТО ты сделал, и ПОЧЕМУ.
— Ты сказал, что я не готов повернуть назад. Может быть я смогу все таки… ну через какое–то время.
— Есть вещи, к которым ты можешь быть готов, а есть и те к которым не можешь быть готов в принципе. Это не хорошо и не плохо, это есть. И загляни в свое сердце, и спроси себя, что же тебе делать. Я не буду тебе сейчас ничего говорить, чтобы ты не сказал после, что я навел тебя на ложный путь. Ты дашь себе ответы на все вопросы сам. А я лишь позволю тебе их услышать. Улица тиха, а поэтому это будет просто — я замолчу.
И собеседник молодого человека и в самом деле замолк, хотя казалось он готов был и далее расточать свое красноречие перед ним, с целью, ведомой лишь ему одному. А парень стал думать, думать…
Быть может все таки пока не поздно… Сознаться в содеянном, искупить пролитую им кровь. Священник отпустил бы ему грехи, и быть может… Или же идти вперед, так, как обещал ему этот, кто бы он ни был. Откуда он, кто он? Что надо ему?
Почему то молодой человек понимал, что его собеседник знает о том, какие, связанные с его персоной вопросы сейчас терзают его. Но он не отвечал. Он обещал, что будет молчать, позволив ему услышать собственные ответы на вопросы и он сдерживал свое обещание.
— А что ты ждешь сейчас? — неожиданно спросил он сам себя — чего? Знамения небес? Грома и молний? Да для чего бы им расточаться так на такую жалкую букашку, как ты?
— Не знаю — ответил парень сам себе.
— Да и тем более, быть может мы на пороге нового удивительного, о чем раньше и не мечтали! И вот теперь мы идем по пути, и пусть начало трудно, и даже пугает чем–то. Но все рождается через кровь и боль. И то, что ты свершил было лишь родовыми муками новой жизни. Нового тебя…
Потом он замолчал, и закрыл глаза, прислонившись лбом к фонарному столбу, надеясь привести мысли в порядок.
И наконец, какое то спокойствие коснулось его. Да все еще болела душа, да он переживал и страшился наказания от содеянного. Но, в конце концов, когда он сказал это стало легче. Как странно, что многие вещи становится легче принять, когда произнесешь их вслух. Пусть даже самому себе.
И теперь, в нем появилась уверенность, в том, что как бы то ни было, все, что он сделал было его выбором и его решением. И даже этот ехидный голос в его голове мог лишь поаплодировать его мыслям. Хотя, в сущности, а что такое этот голос, как не он сам? Просто звучит это по иному теперь, но ничего, к этому можно было привыкнуть. Теперь все будет по новому, все…
— И что же теперь?
Его собеседник хмыкнул, слегка оправив свое истрепанное кожаное пальто.
