Лили Марлен. Пьесы для чтения - [43]
Дон Гуан медленно идет по сцене и, наконец, садится в одно из кресел возле стола. Короткая пауза.
(Спокойно и немного удивленно). А ведь мне казалось, что я почти любил ее… (Сам с собой, очень тихо). Как это нелепо звучит – «почти любил»… (Решительно). К черту! (Лепорелло). Мне что-то плохо вспоминается сегодня. Как будто я проглотил кусок скисшего сыра или выпил стакан забродившего вина. (Смолкает).
Короткая пауза.
Лепорелло (выходя из-за стола, осторожно): Так я пойду?
Дон Гуан (негромко, занятый своими мыслями): Послушай-ка, да неужели все это было на самом деле?.. (Посмеиваясь). Нет, ей-Богу, у меня такое ощущение, словно всю жизнь мне встречались одни только твердолобые дуры, кривляки, шлюхи, нимфоманки, инфантильные куклы и сентиментальные идиотки. (Задумчиво). Черт возьми, Лепорелло… Или таково свойство всех наших воспоминаний? Видеть минувшее в истинном свете, так, как оно было на самом деле? Узнавать правду через много лет, тогда, когда она тебе уже не нужна? Так, словно твоя память оказывается теперь куда зорче, чем были когда-то твои собственные глаза? (Громко, Лепорелло). А хочешь, я тебе скажу, что из этого следует, дружок?.. (Посмеиваясь). Да нет же, сущая ерунда. Почти ничего… (Поднимаясь с кресла, неожиданно мрачно). Из этого следует, только то, что наше настоящее – это всего лишь сон. Сон! К тому же, довольно пустой, как это не грустно…
В то время как Дон Гуан говорит, свет неожиданно тускнеет и из открытой левой двери бесшумно появляется женская фигура, одетая в строгое темное платье. Лицо ее закрывает маска. Она медленно идет мимо сидящего Дон Гуанаи Лепорелло, которые ее не видят. Дойдя до правой двери, она останавливается, чуть повернув голову, словно прислушиваясь к разговору.
Лепорелло: Вы говорите опасные вещи, хозяин!
Дон Гуан (перебивая): Погоди… (Прислушиваясь). Ты слышал?
Лепорелло: Что?
Дон Гуан (озираясь): Кто-то окликнул меня по имени.
Лепорелло: Это ветер.
Дон Гуан: Но сегодня нет никакого ветра.
Лепорелло: Ну, тогда это ворона.
Дон Гуан: Говорю же тебе, что это был человеческий голос!
Лепорелло: Ну, значит проехал извозчик.
Так же бесшумно, как она появилась, женщина в маске исчезает за дверью.
Дон Гуан (сердито): Как же ты хорошо умеешь все объяснить. Не хуже наших газет. (Озирается).
Лепорелло: Зато уж как вы, сударь, умеете все хорошо запутать! (Осторожно крадется к двери).
Дон Гуан (со вздохом): Все прекрасно запуталось и без моей помощи… (Заметив маневр Лепорелло). Постой. Ты куда?
В дверях, почти столкнувшись с Лепорелло, появляется Сганарелль.
Сганарелль (едва сдерживая смех): Ваша милость!.. Господин Фергиналь! (Не удержавшись, прыскает в кулак).
Воспользовавшись его появлением, Лепорелло быстро исчезает.
Дон Гуан: По-твоему, это причина для смеха?.. Проси.
В то же мгновение в дверном проеме возникает грузная фигура Гектора Фергиналя, издателя и друга Дон Гуана. На его голове – чудовищных размеров шляпа, украшенная ядовито-лимонным бантом. Она, впрочем, никак не вяжется с его скромным костюмом.
Фергиналь (остановившись в дверях, Сганареллю): Ну? Что встал, невежа? Проси.
Сганарелль (не понимая): Чего изволите?
Фергиналь: Хозяин сказал тебе – «проси»! Вот и проси, болван! Да, поживее!
Сганарелль (в недоумении глядя сначала на Фергиналя, затем на Дон Гуана, вяло) Э.. прошу…
Фергиналь: До чего же уныло ты просишь!.. А ну, постой-ка! Я тебя научу, как надо просить! (Грозно). Проси так, чтобы все вокруг слышали, что ты просишь от всего сердца!
Сганарелль в замешательстве.
Дон Гуан: Оставьте его, Гектор. Боюсь, он еще не совсем пришел в себя после вашего последнего визита. (Сганареллю). Иди, Сганарелль.
Сганарелльохотно исчезает.
Фергиналь (повернувшись к Дон Гуану и открывая ему свои объятия): Любезный друг! (Подходит ближе, но, внезапно, останавливается). Но какое у вас сегодня кислое выражение лица, любезный друг!.. Сдается мне, вы опять объелись за обедом вашим любимым швейцарским сыром. А ведь я вас предупреждал…
Дон Гуан: Зато вы, любезный друг, как всегда, не к месту наблюдательны и неделикатны.
Фергиналь (театрально): О, ужас! Что я слышу!.. И вы смеете говорить это человеку, чьи манеры служат эталоном для всего нашего города? Так вот как тут у вас встречают гостей!..
Дон Гуан: Ну, будет вам, любезный друг.
Фергиналь: Нет, нет. Сдается мне, любезный друг, что вы слегка забылись. Ваше грубое замечание пребольно ранило меня в самое сердце. Э, да я прямо-таки чувствую, как вы мечтаете унизить мое человеческое достоинство, втоптать его безо всякого сожаления в грязь! Не знаю, кто бы стерпел это, но уж, во всяком случае, не я любезный друг!.. (Обнажая шпагу). Придется мне оставить вас без сладкого.
Дон Гуан: Ради Бога, Фергиналь! Вы мне перебьете все стекла!..
Фергиналь: Невелика беда. Что такое разбитые стекла, по сравнению с разбитым сердцем, любезный друг?.. Защищайтесь или я понаделаю в вас столько дырок, сколько вы не видели даже в вашем любимом сыре!
Дон Гуан: Нет, ей-Богу, вы заставите скакать даже мертвого, Фергиналь. (Кричит). Лепорелло!..
Фергиналь, помахивая шпагой, становится в позицию. В дверях появляется
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.
"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".
В сборник вошли двенадцать повестей и рассказов, созданных писателями с юга Китая — Дун Си, Фань Ипином, Чжу Шаньпо, Гуан Панем и др. Гуанси-Чжуанский автономный район — один из самых красивых уголков Поднебесной, чьи открыточные виды прославили Китай во всем мире. Одновременно в Гуанси бурлит литературная жизнь, в полной мере отражающая победы и проблемы современного Китая. Разнообразные по сюжету и творческому методу произведения сборника демонстрируют многомерный облик новейшей китайской литературы.Для читателей старше 16 лет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История одной ночи двоих двадцатилетних, полная разговоров о сексе, отношениях, политике, философии и людях. Много сигарет и алкоголя, модной одежды и красивых интерьеров, цинизма и грусти.
Роман Флоры Олломоуц «Серебряный меридиан» своеобразен по композиции, историческому охвату и, главное, вызовет несомненный интерес своей причастностью к одному из центральных вопросов мирового шекспироведения. Активно обсуждаемая проблема авторства шекспировских произведений представлена довольно неожиданной, но художественно вполне оправданной версией, которая и составляет главный внутренний нерв книги. Джеймс Эджерли, владелец и режиссер одного из многочисленных театров современного Саутуорка, района Национального театра и шекспировского «Глобуса» на южном берегу Темзы, пишет роман о Великом Барде.
Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.
Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.