Лили Марлен. Пьесы для чтения - [36]
Профессор: Довольно, господин Вергилий! Слава Богу, спектакль окончен, поэтому приберегите свои силы для следующего раза. (Повернувшись, неторопливо идет по сцене, оглядываясь по сторонам).
Небольшая пауза. Насвистывая «Лили Марлен», Вергилиймедленно спускается по лестнице.
(Остановившись в центре сцены). Ну, кажется все… (Негромко). Каждый раз, как гора с плеч. (Обернувшись к остальным, громко). Поздравляю вас, господа. Спектакль окончен… Не надо больше улыбаться, кричать, нести чушь, суетиться, бояться забыть слова или сфальшивить… Все! Кончено!
Эринии, Правила и Отец со смехом поздравляют друг друга.
(Снимая с себя пиджак, негромко, ни к кому в особенности не обращаясь). Не надо притворяться, паясничать, быть искренним, изображать страсть, гнев, сомнения, и при этом делать вид, что ты здесь один, и никто тебя не видит… К дьяволу! (Швыряет пиджак на пол).
Эринии снимают с себя накидки, вынимают из волос наколки и швыряют их вслед за Профессором на пол. Туда же летят и пиджаки Правил.
Первая Эриния: Наши поздравления, господин профессор!
Остальные Эринии: Наши поздравления господин профессор!..
Правила: Поздравляем, герр профессор!..
Отец: Мои поздравления, господин профессор!
Профессор: Да, да, спасибо. Спасибо. (Не сразу, задумчиво). Хочу вам сразу кое-что сказать, господа. Хотя, конечно, далеко не все прошло так гладко, как хотелось бы, но, тем не менее, мне кажется, что пьеса определенно удалась. Во всяком случае, удалась настолько, насколько это вообще возможно для такого нелепого сюжета.
Правила и Эриниишумно радуются.
(Внимательно глядя на Вергилия, негромко, с сочувствием). Не надо расстраиваться, мсье. Возможно, в следующий раз все сложится немного удачней.
Вергилий: Будем надеяться, герр профессор. Во всяком случае, вы можете быть уверены, что в следующий раз я приложу все силы к тому, чтобы помешать вам довести дело до конца.
Профессор: Что ж! Будем надеяться, что вам это удастся, господин фантазер.
Негромко смеются, глядя друг на друга. На балконе появляется Фрау Дитрих. Она медленно подходит к перилам и заглядывает вниз. В продолжение следующего диалога, Вергилий подходит к вешалке и надевает пальто.
Фрау Дитрих: Что-нибудь случилось, герр Профессор?
Профессор: Все хорошо, мадам. Идите отдыхать.
Фрау Дитрих: Сию минуту, герр Профессор. Скажите мне только, как вам понравилась моя игра, герр Профессор?
Профессор: Не нахожу слов, мадам. Никогда не видел ничего лучше.
Фрау Дитрих (кокетливо, грозя Профессору пальцем): Мне показалось, что в прошлый раз вы были чем-то немного недовольны.
Профессор: Приношу свои извинения, если огорчил вас, мадам.
Фрау Дитрих: О, герр Профессор… Все уже давно прощено, герр Профессор, все уже давно прощено. (Кокетливо машет Профессору рукой).
Профессор: Спокойной ночи, мадам.
Фрау Дитрих скрывается в своей комнате. Короткая пауза.
Вергилий (застегнув последнюю пуговицу, ко всем): Что ж… Счастливо оставаться, господа. До скорого свидания.
Отец: До скорой встречи, господин Вергилий.
Первая Эриния: До скорой встречи, господин Вергилий.
Вторая Эриния: Счастливого пути, господин Вергилий.
Первое Правило: До свидания, господин Вергилий.
Второе Правило: Будьте здоровы, господин Вергилий.
Остальные: Будьте здоровы, господин Вергилий… Счастливого пути… Будьте здоровы…
Остановившись на пороге, Вергилий приветливо машет рукой остающимся.
Профессор: До скорой встречи, господин Вергилий.
Вергилий: До скорой встречи, господа. (Исчезает).
Короткая пауза.
Профессор (негромко): Ну, вот и все… Вот и все. (Громко, присутствующим). Пожалуйста, за работу, господа. Время к рассвету. (Уходит к себе).
Правилауносят стол, часы и кресло Рейхсканцлера, вешают на стены картины, приносят легкие столы и стулья. Одна из Эринийуходит и возвращается со стопкой свернутых скатертей и, один за другим, накрывает столы. Остальные уходят в посудомоечную. Оттуда доносится звон и шум воды. Кто-то из Правилпоявляется с веником и начинает мести пол, насвистывая мелодию «Лили Марлен». Долгая пауза. Свет медленно гаснет, чтобы спустя несколько мгновений вновь загореться в эпилоге.
Эпилог
Из тьмы медленно проступают декорации начала пьесы – небольшой зал кафе. Утро. Жалюзи подняты и с улицы в кафе льется яркий солнечный свет.
Столики заняты двумя или тремя ранними посетителями, среди которых, за отдельным столиком, сидит Орфей. Его шинель висит на вешалке у входа. Чемоданчик стоит на соседнем стуле.
За стойкой бара, читая газету, стоит Хозяин пансиона.
Из своей комнаты появляется Эвридика. Закрыв дверь на ключ, она медленно спускается по лестнице и подходит к стойке бара.
Эвридика: Доброе утро, мсье.
Хозяин (убирая газету): А, доброе утро, доброе утро, мадемуазель… Что прикажите?
Эвридика: Как обычно, пожалуйста.
Хозяин: Черный, без сахара и с лимоном.
Эвридика: Да, мсье. (Искоса смотрит на сидящего Орфея).
Хозяин (наливая кофе): Прекрасное утро.
Эвридика (продолжая смотреть на Орфея): Да, мсье.
Хозяин: Не то, что вчера. (Подвигая к ней чашку). Что-нибудь еще?
Эвридика: Нет, мсье. (Взяв чашку, на мгновенье задерживается, обводя зал глазами, затем идет к столику, за которым сидит Орфей. Негромко, Орфею
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.
"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".
Роман Флоры Олломоуц «Серебряный меридиан» своеобразен по композиции, историческому охвату и, главное, вызовет несомненный интерес своей причастностью к одному из центральных вопросов мирового шекспироведения. Активно обсуждаемая проблема авторства шекспировских произведений представлена довольно неожиданной, но художественно вполне оправданной версией, которая и составляет главный внутренний нерв книги. Джеймс Эджерли, владелец и режиссер одного из многочисленных театров современного Саутуорка, района Национального театра и шекспировского «Глобуса» на южном берегу Темзы, пишет роман о Великом Барде.
Кузнецов Михаил Сергеевич родился в 1986 году в Великом Новгороде. Учился в Первой университетской гимназии имени академика В.В. Сороки и Московском государственном университете леса. Работал в рекламе и маркетинге в крупных российских компаниях и малом бизнесе. В качестве участника литературных мастерских Creative Writing School публиковался в альманахе «Пашня». Опубликовано в журнале «Волга» 2017, № 5-6.
Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.
Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.