Лили Марлен. Пьесы для чтения - [34]

Шрифт
Интервал
Эвридику и какое-то время смотрит на нее, затем пытается дотронуться до ее лица).


Короткая пауза. Орфей смотрит на Эвридику.


Эвридика (тревожно): Что случилось, милый?

Орфей: Мне кажется, я снова тебя вижу …

Эвридика (резко): Нет! (Отворачивается от Орфея).

Орфей: Нет, правда. Твои глаза… (Хочет повернуть Эвридику к себе лицом).

Эвридика: Не смотри на меня!

Орфей: Я вижу твои глаза.

Эвридика: Орфей! (Пытается вырваться).

Орфей: Да, подожди же!

Эвридика (кричит): Орфей!..

Орфей: Господи, я тебя вижу…

Эвридика (отворачиваясь и вырываясь): Нет, нет, нет!..

Орфей: Да, посмотри же на меня.

Эвридика (глухо): Орфей… (Выскользнув из рук Орфея, исчезает).

Орфей (негромко): Эвридика!.. (Шарит вокруг себя руками).


Короткая пауза.


(Кричит). Эвридика! (Идет по сцене, трогая рукой воздух). Эвридика!.. Дай мне руку…


Короткая пауза. Орфей кружит по сцене.


(Остановившись). Эй, где ты?.. Эвридика!.. (Смолкнув, озираясь по сторонам).


Короткая пауза.


(Бормочет). Дура, дура, дура… Драная кошка… Паршивая, драная кошка… (Кричит). Дай мне руку! (Замирает, прислушиваясь).


Короткая пауза.


(Кричит). Эвридика!


Внезапно вспыхивает свет. Орфей замирает посреди сцены, закрыв лицо руками, закрывая глаза от света. Одновременно появляются Правила и Эринии, из-за бара выглядывает Отец, а на балконе возникает фигура Вергилия. На пороге своей комнаты появляется Профессор. Короткая пауза.


Одно из Правил (негромко): С возвращением, господин Орфей.

Одна из Эриний: С возвращением, господин Орфей.

Отец (появляясь из-за стойки бара): С возвращением, сынок.


Короткая пауза.


Орфей (озираясь): Где она?


Присутствующие молчат. Сорвавшись с места, Орфейисчезает в посудомоечной, затем, вернувшись, заглядывает в комнату Правил.


Кто-нибудь ее видел?

Отец (неуверенно): Может быть, наверху, сынок?

Профессор (подходя): Не говорите глупости, господин лауреат. Вы прекрасно знаете, что ее там нет. (Орфею, который уже поставил ногу на ступеньку лестницы). Вы только зря потратите время, господин музыкант.

Орфей (возвращаясь, Профессору): Где она?

Профессор (сухо): Вероятно, там, где ей и положено быть.

Орфей (Первой Эриннии): Госпожа Эриния, скажите мне, где она?


Первая Эриния молчит.


(Остальным Эриниям). Госпожи Эринии!


Эринии молчат.


Почему же вы молчите? (Повернувшись к Правилам). Господа Правила?


Правила молчат. Короткая пауза.


Профессор (негромко): Увы, господин Орфей.

Орфей (грубо): Заткнитесь… (Идет по сцене, но затем быстро возвращается назад).


Короткая пауза.


Послушайте, мы были уже где-то совсем близко, потому что я видел впереди свет… Это значит, что выход был где-то совсем рядом, совсем недалеко…

Профессор (твердо): Вы видели только то, что вам хотелось видеть, господин солдат.


Резко повернувшись к Профессору, Орфейкакое-то время молча смотрит на него, затем медленно опускается на ступеньки. Пауза.


Увы, господин Орфей…


Пауза.


Орфей (глухо, в пустоту): А ведь я держал ее за руку и думал, что уже никогда ее не отпущу…

Профессор: Да, господин солдат. Чаще всего так оно и бывает.


Пауза.


Орфей (едва слышно): А потом мне показалось, что я начинаю видеть в темноте ее лицо… Как будто под утро, в ночном лесу, когда вдруг замечаешь, что уже можно различить отдельные деревья и проступающее сквозь ветви небо…

Профессор: Да, господин солдат.

Орфей (без выражения): А потом она исчезла.


Одно изПравил неожиданно негромко всхлипывает.


Профессор (сердито, в сторону Правил): Замолчите, идиоты… (Орфею). Не самое подходящее время, чтобы придаваться воспоминаниям, господин музыкант… Пора бы, кажется, вам уже знать, что если мужчина вдруг начинает различать лицо женщины, то это, может, значит только то, что она потеряла для него всякий интерес. А это, в свою очередь, значит, что он потерял ее, господин солдат, и, похоже, уже навсегда. (Правилам, сердито). Господа Правила!


Правила угрюмо молчат. Короткая пауза.


В чем дело, господа Правила?


Правила молчат.


(Ледяным голосом). Не заставляйте меня вас упрашивать, болваны.

Первое Правило (неохотно, в сторону): Потерянного не вернешь.

Второе Правило (хмуро): Что упало, то пропало.

Третье Правило (всхлипнув): Не плакать, не проклинать, не жаловаться, но понимать. (Достав платок, вытирает слезы).

Четвертое Правило (мрачно): Не собирай себе сокровищ на земле, где тлен и ржа… (Заливается слезами).

Профессор: Достаточно, болваны. (Орфею). Как видите, все идет так, как оно следует, как оно, наверное, только и может идти. (Какое-то время внимательно смотрит на сидящего Орфея, негромко). Или вы, действительно, решили, что все может обернуться как-нибудь иначе?


Орфей молчит. Пауза, в продолжение которой стоящий на балконе Вергилий вызывающе насвистывает несколько тактов «Лили Марлен». Подняв голову, Профессор смотрит на Вергилия. Свист обрывается.


(Орфею, удивлен или делает вид). Нет, вы, в самом деле, надеялись, что сумеете что-нибудь изменить?.. Что у вас хватит сил, чтобы повернуть все вспять? (Ворчливо). Скажите, пожалуйста, какая самонадеянность… Да разве там, откуда вы только что вернулись вам не дали понять, что мир – это всего только одна сплошная неудача?.. Большая, скучная, раздувшаяся от спеси и занятая только своими румянами, белилами и притираниями, и все это лишь затем, чтобы, упаси Бог, кто-нибудь вдруг не догадался, что мир – это всего только мыльный пузырь, готовый в любую минуту лопнуть и ничего больше?.. Или, может, вы вообразили себя, так сказать, исключением из правил? (

Продолжить чтение
Еще от автора Константин Маркович Поповский
Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.

Моше и его тень. Пьесы для чтения

"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.

Мозес

Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.

Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.

Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.

Дом Иова. Пьесы для чтения

"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".

Рекомендуем почитать
Счастливы по-своему

Юля стремится вырваться на работу, ведь за девять месяцев ухода за младенцем она, как ей кажется, успела превратиться в колясочного кентавра о двух ногах и четырех колесах. Только как объявить о своем решении, если близкие считают, что важнее всего материнский долг? Отец семейства, Степан, вынужден работать риелтором, хотя его страсть — программирование. Но есть ли у него хоть малейший шанс выполнить работу к назначенному сроку, притом что жена все-таки взбунтовалась? Ведь растить ребенка не так просто, как ему казалось! А уж когда из Москвы возвращается Степин отец — успешный бизнесмен и по совместительству миллионер, — забот у молодого мужа лишь прибавляется…

Маски духа

Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.

По любви

Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.

Чти веру свою

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Фуга с огнём

Другая, лучшая реальность всегда где-то рядом с нашей. Можно считать её сном, можно – явью. Там, где Муза может стать литературным агентом, где можно отыскать и по-другому пережить переломный момент жизни. Но главное – вовремя осознать, что подлинная, родная реальность – всегда по эту сторону экрана или книги.

Мертвые собаки

В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.