Лили Марлен. Пьесы для чтения - [11]

Шрифт
Интервал
). Я даже не помню своего имени. Так, словно у меня его никогда и не было… (Повернувшись, резко). А теперь, может быть, кто-нибудь из вас скажет мне, почему я просто не могу жить, как все?.. Вставать рано утром? Пить кофе? Ухаживать за женщинами? Читать эти чертовы газеты? (Кричит). Пить? Есть? Спать?.. Почему? (Смолкает).


Эринии и Правила переглядываются и негромко посмеиваются. Небольшая пауза.


Профессор: Нет, вы что же, и в самом деле не знаете, почему?.. (Посмеиваясь). Ей-Богу, господин Орфей, у меня начинает складываться такое впечатление, что вы над нами просто смеетесь. (Сердито). Да, потому, черт возьми, что тогда это была бы совсем другая история! Вернее, сказать – совсем никакой истории. Нечто такое, о чем нельзя было бы даже рассказать. Нуль, пустое место, ничто.

Орфей: Рассказать?.. Господи! Но кому? Кому?

Профессор (снисходительно посмеиваясь): Ну, разумеется, всем тем, у кого нет своей собственной истории, господин Орфей… Всем тем, кто всегда готов смотреть на вас с участием, печалью, восторгом, ужасом или даже любовью…


Пока он говорит, Орфей медленно спускается вниз по правой лестнице.


Тем, кто ходит в театр или синематограф, кто покупает книги и слушает радио, кто всегда готов заплатить деньги за то, чтобы услышать о чужих подвигах, приключениях, разочарованиях и победах, о чужой ненависти или о чужой любви, и все это только потому, что в их собственной жизни они никогда не встречали и не надеются встретить ничего подобного. (К присутствующим). Я правильно излагаю суть дела, господа?

Первая Эриния: Совершенно правильно, господин Профессор.

Орфей: Ах, вот оно что… (Остановившись на последней ступеньке, негромко): Значит, вы полагаете, что я должен отдуваться за всех тех, кому не хватает в жизни подвигов или приключений, потому что они не удосужились вовремя обзавестись своей собственной биографией?.. Играть им на потеху роль влюбленного дурака, лезть в преисподнюю, тащить оттуда за волосы эту дуру?.. (Спустившись с последней ступеньки, сквозь зубы). Черта с два, господин гуманист! Черта с два, черта с два… (Отходит).


Короткая пауза.


(Обернувшись, громко). Черта с два!


Профессор молчит. Дойдя до левой лестницы и остановившись, Орфей смотрит вверх на сидящего на последней ступеньке Вергилия. Небольшая пауза.


Вергилий: Пожалуйста, не смотрите на меня такими страшными глазами, господин Орфей. Вы смотрите на меня так, словно я чем-то перед вами провинился.

Орфей (поднявшись на несколько ступенек): А разве нет?.. Или это не вы выдумали эту идиотскую историю, которой никогда не было?

Отец (укоризненно): Господи, Орфей!..


Профессор, посмеиваясь, смотрит в сторону Вергилия.


Вергилий (мягко): Боюсь, вы немного преувеличиваете мои возможности, господин Орфей.

Профессор: Господин Вергилий хочет сказать, что он здесь ни при чем.


Правиланегромко хихикают.


Вергилий: Совершенно верно, герр профессор. В конце концов, я только записал то, о чем рассказывали другие. Всем известная история о человеке, который осмелился спуститься в преисподнюю за своей умершей женой. Ее можно было услышать на каждом углу. Возможно, я кое-что приукрасил, но в общих чертах я рассказал только то, что слышал от других.


Небольшая пауза. Орфей молча смотрит на Вергилия.


(Негромко). В конце концов, господин Орфей, если уж вам тут так не нравится, вы можете уйти. Мне кажется, никто не держит вас здесь насильно.

Орфей (быстро): Что? (Помедлив, негромко). Что? (Медленно повернувшись к Профессору). Вы слышали, что он сказал?.. Это правда?

Профессор (с едва заметным раздражением): Разумеется, это правда, господин Орфей. Если только это слово еще что-нибудь значит, то вы свободны так же, как и любой из нас.

Орфей: Значит, я могу уйти?

Профессор: В любую минуту.

Орфей: Вот так просто? Одеться и выйти на улицу?

Профессор: Само собой разумеется.

Орфей: И вы не будете меня уговаривать, хватать за руки, запирать в подвале?

Профессор: У нас нет подвала, господин Орфей.

Орфей: И меня не станут преследовать Эринии?

Профессор: Эти?.. (Презрительно рассмеявшись). Ручаюсь, что они не тронут вас, даже если вам вздумается убить родного отца… (Негромко). Как вам, должно быть, хорошо известно, господин солдат, самые безобразные Эринии, это те, которые живут в человеческом сердце. Вот за них я бы, пожалуй, ручаться, действительно, не стал.


Какое-то времяОрфей смотрит на Профессора, затем быстро идет к двери.


Отец (тихо, с отчаяньем): Сынок!.. (Делает попытку подъехать к Орфею).

Профессор (останавливая отца, Орфею): Но если вы все-таки решили уйти, господин музыкант, то, разумеется, сделайте милость.


Орфей молча снимает с вешалки свою шинель.


Вот только объясните нам напоследок, зачем уходить тому, кто уже пришел? (С сомнением). Ну, разве что вас ждут в другом месте? (Ко всем присутствующим). Кто-нибудь здесь думает, что господина музыканта ждут сегодня где-нибудь еще?


Правила и Эринииотрицательно качают головами. Между тем, надев шинель, Орфей берет в руки свой чемоданчик.


Признаться, я и сам в этом очень сильно сомневаюсь… А знаете, почему, господин Орфей?.. Потому что во всей Вселенной есть только одно место, где вам полагается сегодня быть, и оно, как раз, перед вами… Впрочем, если уж вы так настаиваете, то, отчего бы и нет?.. (

Продолжить чтение
Еще от автора Константин Маркович Поповский
Моше и его тень. Пьесы для чтения

"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.

Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.

Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.

Мозес

Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.

Дом Иова. Пьесы для чтения

"По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них…Но разве сущность населяющих Аид, Шеол или Кум теней не суть только плач, только жалоба, только похожая на порыв осеннего ветра мольба? Чем же еще заняты они, эти тени, как ни тем, чтобы принудить Бога услышать их и им ответить? Конечно, они не хуже нас знают, что Бога принудить нельзя. Но не вся ли Вечность у них в запасе?"Константин Поповский "Фрагменты и мелодии".

Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.

Рекомендуем почитать
Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.

Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.

Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.

Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.

Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.

Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.