Лили и море - [95]
Пора, Джон.
Работа машинальная. Жесты механические. Ветер в лицо. Палтусы ушли отсюда после того, как прилив сменился отливом. Изредка попадается на глаза одинокая рыба с пустыми глазницами, кишащая морскими блохами. Холодно, ночь. Вода со всей силой обрушивается на нас, просачивается под плащи. Джон в гневе давит морских звезд возле фальшборта. Огромные уродливые рты, сосущие, как казалось, крючки, лопаются на темном дереве, усеивая палубу оранжевыми и розовыми лоскутами плоти. Джон с бесцветным лицом, он молчит со времени пробуждения, валясь с ног от усталости, сжав губы в горькую складку. Иногда он останавливает мотор вращающего вала, ставит устройство в нейтральное положение, смотрит на меня раздраженно:
— Подожди минутку.
Он удаляется в кабину. Ночь бледнеет. На туманном горизонте вскоре можно будет различить темный участок берега, черные и мрачные леса Китой на севере. Джон возвращается более спокойный, с отсутствующим взглядом.
— Я ухожу, Джон… Теперь твоя очередь вести корабль назад.
Бутылка стоит на кровати. Я прячу ее под подушку.
Возобновился балет морских звезд, разодранных у фальшборта. Джон снова останавливает барабан и исчезает в кабине. На этот раз его долго нет. Я смотрю одним глазом сквозь окно в кают-компании. Он нашел свою бутылку виски и с упоением пьет из горла, запрокинув голову и прикрыв наполовину глаза. Я больше не могла себя сдерживать, ринулась внутрь и вырвала у него бутылку:
— Нет, Джон, нет, достаточно!
Я выбросила бутылку в море. Джон побледнел. Немного виски течет еще из его полуоткрытого рта. Он мгновенно приходит в чувство, ругается и кричит:
— Маленькая крестьянка, ты хочешь научить меня ловить рыбу! Маленькая идиотка, отобравшая у меня мою бутылку.
Я слышу глухой шум падения. Волны бьют в корпус судна как неистовое прерывистое дыхание. Я опускаюсь на крышку трюма. Я плачу. Зеленоватые волны окружают корабль и играют маленьким «Морганом». Я думаю о большом моряке, лежащем на мне, о его дыхании льва и его рте, который вызывал во мне жажду, о Гавайях, которые я не увижу, о мороженом пломбир, которое больше не приготовят. Я рыдаю под дождем. Сереет заря. Небо свинцовое и неприветливое. Я чувствую под собой красивых гигантов моря, которые лежат в своих кроватях изо льда, обернутые в кровавый саван. Мотор урчит. Мы слишком много убили рыбин. Море, небо, боги, должно быть, в гневе.
Мне холодно, и я хочу есть. Я возвращаюсь в кабину. Джон стоит на коленях лицом в пол, задом вверх, как мусульманин. Но что для него Мекка? И что он там делает… возможно, спит? Я села за стол. Ловлю хлеб, который покатился на пол, вгрызаюсь в него. Джон тихо застонал.
— Ну же, Джон, — шепчу я, — нужно возвращаться на палубу, нужно поднять несколько палтусов.
Я ем хлеб так, как если бы в мире кроме него ничего не осталось, больше ничего, на что можно по-настоящему рассчитывать.
Корабль дрейфует. Джон по-прежнему стонет.
— Перестань, Джон.
Я встаю и подхожу к нему, мягко хлопаю его по плечу.
— Нужно поднять оборудование, Джон.
— Я тебя потерял. Я тебя потерял, Лили.
— Нет, Джон, ты меня не потерял, никто не может меня потерять, но нужно вернуться к рыбной ловле.
— Я нуждаюсь в помощи, — кричит он, по-прежнему задом кверху, уткнувшись лицом в грязный пол.
А я, я продолжаю тщательно жевать этот кусочек хлеба.
— Все нуждаются в помощи, Джон, ну пожалуйста, пожалуйста, поднимайся. Нам нужно поднять на борт несколько палтусов, у нас в запасе всего несколько часов до полудня.
Джон выпрямляется. Стоя на коленях, он испускает последний длинный стон. Я помогаю ему подняться и веду его к столу, наливаю ему кофе и говорю:
— Джон, скоро все закончится, мы вернемся в Кадьяк, там отдохнем, я даже угощу тебя пивом или виски «У Брикерса» по твоему желанию.
— Бросим все здесь. Перережем лёсу. Этого достаточно. Возвращаемся.
— Нет, Джон, возвращаемся к работе. Еще несколько часов.
Полдень. Все палтусы на борту. Рыбалка только что закончилась. Мы возвращаемся. Джон дал мне штурвал. Он откупорил бутылку пива.
— Ты меня ненавидишь? — спрашиваю я Джона.
— А разве это не ты должна ненавидеть меня? — отвечает он.
— В следующий раз, когда мы отправимся ловить рыбу, ты для начала научишь меня всему: управлять кораблем, гидравликой, а еще пользоваться радио, в общем всему. После этого можешь пить столько, сколько хочешь… Но, если ты свалишься в воду, я ничего не смогу сделать.
В конце дня ветер ослаб. При приближении к консервному заводу я зову Джона, который заснул на палубе, сидя голым задом на белом ведре, служившим отхожим местом. С сожалением он снова взялся за штурвал. Много кораблей уже ожидает разгрузки. Я приготовила швартовы, выбросила кранцы. Мы потихоньку причаливаем возле «Индейского ворона». Длинная вереница кораблей. Наша очередь стать под разгрузку вряд ли наступит раньше завтрашнего дня. В таком случае я уйду и никогда не узнаю, сколько тонн добычи принесла наша безумная охота на палтуса. Джон снова обрел уверенность и пронизывающий взгляд земного и делового человека. Мы усаживаемся за стол. Он достает бумажник. Его потерявшие прежние качества черты лица жестко указывали на усталость. Он выписывает чек и протягивает его мне.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.