Лилея - [9]

Что б там ни было, но он уж пришел в себя, хуже не станет!

— Он тебе порошку красного в шоколад насыпал, — продолжил мальчик сериозно. — Что за порошок, сам, придурошный, не знает. В чулан под лестницею его запер покуда, надо бы допросить.

— Кто пьяницу подучил? — Роскоф приподнялся на локте.

— Ахинею несет, — с досадою ответил Роман. — Черт де попутал.

— Вот оно что! — Параша хлопнула себя по лбу ладонью. — Нукось я сама за ним схожу, за негодником. Филипп Антоныч, до донышка пей!

Нелли выскользнула следом за подругой. В смежной горнице было теперь пусто: кого из баб Параша заняла делом на кухне, а остальные люди разбрелись — благо ничего страшного больше не происходило.

— Чего неладно, Парашка?

— С чего ты взяла?

— А то я тебя не знаю! — Нелли сощурила глаза. — Филиппу лучше, а ты вроде как и недовольна…

— Мурья головка сейчас вступила, — Параша опустила голову. — Ну, корешок-то… Хуже будет еще, касатка. На время он силы дает, главное дело, чтоб отвар помог. Поможет ли, нет ли, ну да даст Бог…

Сердце словно упало в холодную воду. Осталось чувство, будто чего-то еще недоговаривает Параша, но расспрашивать дальше отхотелось…

Елена тихо воротилась в спальню.

— Ловко ты управился, мой друг, а все ж не сочти за обиду, ступай покуда к себе в горницу, — ласково говорил Роскоф присевшему на одно колено около ложа Роману. Брови мальчика недовольно сдвинулись к переносью. Из чего Филипп его гонит? Коли Роман угадал да поймал отравителя, так уж имеет право остаться при дознании. Нелли не жаловала, когда от детей строят секреты.

— Да пусть уж останется, — она потянулась потрепать брата по золотой макушке, но мальчик по обыкновению своему увернулся: ласок маленький Роман не любил. — Пусть остается, Филипп, все одно подслушает либо иначе прознает.

— Роман, я попросил бы тебя идти к себе, — произнес Филипп ровным голосом.

Мальчик ни слова не говоря направился к дверям.

— Отчего ты его услал? — спросила Нелли недоуменно. — Сам соглашался всегда, что и врагов надобно знать с младых ногтей, особо мужчине.

— Не в секретах дело.

— В чем же? — теперь уже Нелли оборотилась на дверь.

— Мне будет хуже.

Слова мужа так странно перекликались со словами Параши, что по открытым плечам Нелли пробежал озноб. Или то был холодный ветерок из окна?

— Чую, мой ангел, и едва ль ошибусь. Уж довольно ребенку на сего дни. А вот Платошу принеси, он несмышлен, а мне в радость.

— Филипп!

— Не пугайся, любовь моя. Помнишь, я приносил его к тебе, когда ты лежала в потрясении нервов, а разве ты умирала?

— Хорошо, — Нелли улыбнулась, отнюдь не избыв тревоги, через силу.

— Параскевушка, матушка, помилуй! — запричитал приближающийся к дверям фальцет.

— Кривая лешачиха тебе матушка! — Параша, распахнувши створки, втолкнула вперед себя сутулого человечишку с бесцветными волосенками и редкими зубами. Это и был пьяница Амвроська. — Моченьки нету, баринок вусмерть пистолетом напужал, думал, щас выстрелит!

Высвободив ворот из Парашиной руки, Амвроська пал на колени и принялся колотиться лбом об пол с такою силою, словно намеревался выдолбить для себя безопасную нору.

— Какой-такой черт тебе красный порошок давал? — Параша потащила голову парня кверху, вновь ухватив, на сей раз за ухо. — Тот, какого ты о понедельник видал?

— Черт, Параскевушка, черт меня у рощи достал! — жалостно заныл Амвроська. — И еще двое бесенят с ним было, ну куды уж мне тут супротив?

Ах вот оно что! Выходит не было видения пьяного! Что же было тогда? Нелли в нетерпении жгла дурня взглядом, но не мешалась, пусть уж разбирается подруга.

— А отчего ты решил, садовая голова, что то черти, а не чужие господа? — продолжала допытываться Параша. — Господа тож не по нашему лопочут.

— Нешто я господ от чертей не отличу? — Амвроська обиженно икнул. — Господа как перестанут по басурмански лопотать, так по-человечески начнут. Не хужей нас с тобой. А этому по-людски говорить трудно, аж язык его не слушал! Заместо «хорошо» бает «карашо», да и то невпопад! Одно слово, нечистый!

Елена с Филиппом переглянулись, начиная понимать.

— С начала начинай! — Параша с сердцем дернула его ухо.

— Убег я тот раз от тебя, Параскевушка, да в рощице упрятаться хотел. Тут глядь и выходят двое навстречу. Одеты, вправду, по-господски, хоть небогато. Главный-то ко мне: хочешь, мол, на чарку водки? А сам глядит в глаза-то так ласково, вроде и отказать нельзя никак. Отвечай, дескать, верно ль это именье Роскова Филиппа? Верно ль, что женатый барин? Давно ль женился? Тут уж ничего я сказать не мог, только что не этот год да не прошлый.

— Перед тем, стало быть, все сказал, — сквозь зубы процедила Нелли.

— Сказал, барыня, сказал голубка, все как на духу! — расслышав, выкликнул Амвроська. — Нешто черту поперечишь? А он все допрашивает, мол, есть ли у барина Филиппа Антоныча детушки? Покудова, говорю, только один сынок махонькой. А тот к бесенятам повернулся, да по колдовски бает, я аж запомнил…

— Что он говорил по-колдовски? — резко спросил Филипп, явственно превозмогая дурноту либо боль.

— Унн… дескать… унн… петькарсон! Те давай головами мотать, вроде довольные. А после вынул чертушка из коробушки бумажку, да мне в руку положил. И все в глаза, в глаза ласково глядит… Насыпь, мол, барину, человече, красного того порошку в еду али питье. А как насыпешь, разрешит тебе барин водки пить сколько хошь, да еще со скотного двора-то в поварню переведет. Очень в большую милость войдешь, потому порошок тот ворожейный. Выждал я, да насыпал в баринову чашку, как девка отворотилась. Только насыпать не успел, так-то страшно мне сделалось, так-то люто… Бросился бежать куда глаза глядят! Со страху, Параскевушка, со страху! — Амвроська принялся тереть глаза кулаками.