Лицом к лицу. О русской литературе второй половины ХХ – начала ХХI века - [47]
Одиннадцатого марта 1968 года нью-йоркская газета «Новое русское слово» сообщила о выходе «На берегах Невы» в известном издательстве В. П. Камкина (строго говоря, оно называлось не «издательством», а «книжным делом»). Хотя сама Одоевцева жаловалась на многочисленные и досадные опечатки («Их, к сожалению, масса. <…> Слава Богу, читатели не замечают. Но мне обидно»[247], рецензенты встретили книжную версию мемуаров почти единодушным одобрением[248].
«…многое еще следовало бы сказать об этой книге, но как передать главное в ней – ее особое “легкое дыхание”, как говорил об И. Одоевцевой Бунин?» – вольно или невольно уподобляя Одоевцеву Оле Мещерской, риторически вопрошал в своем отклике ее ближайший друг и поздний возлюб ленный Юрий Терапиано[249]. Андрей Седых в нью-йоркской газете «Новое русское слово» писал: «У Одоевцевой очень точный рисунок и краски яркие, все в трех измерениях. В книге 490 страниц – ни одной нет скучной, и только время от времени у читателя возникает вопрос: как можно было без дневников и записей (все погибло – часть в России, часть в Биаррице, во время бомбардировки) сохранить в памяти не только события, но и длинные разговоры с Гумилевым, Андреем Белым, Сологубом, Анной Ахматовой?»[250] Георгий Адамович был сдержаннее, но и он оценил книгу давней приятельницы очень высоко: «Читая книгу Ирины Одоевцевой “На берегах Невы”, я чуть ли не на каждой странице удивлялся: какая точность, как в целом все верно!»[251] Положительной была и рецензия на книгу Одоевцевой, написанная Романом Гулем и опубликованная в 98-м номере издаваемого им нью-йоркского «Нового журнала».
А вот одна из читательниц в СССР, которая познакомилась даже не с книгой Одоевцевой, а только с отрывками из нее, оценила «На берегах Невы» чрезвычайно низко, и эта уничижительная оценка решающим образом повлияла на дальнейшую репутацию книги в кругах свободомыслящей интеллигенции. Я, разумеется, имею в виду Анну Андреевну Ахматову: ей не могли прийтись по душе ни длинные монологи, которые Одоевцева вложила в уста своих персонажей, ни то обстоятельство, что в монологах Гумилева речь часто велась о ней, Ахматовой, и ее семейной жизни, ни, наконец, сам тот факт, что очередная эмигрантка, находящаяся «под защитой чуждых крыл», смеет писать о поэтах, оставшихся в Советской России и убитых, как Гумилев и Мандельштам, государством. Ахматова почти всегда говорила и писала об Одоевцевой очень резко, и многие ее близкие знакомые усвоили ту же манеру. Чтобы напомнить, сколь влиятельными бывали ахматовские мнения и оценки, приведем здесь ее реплику, зафиксированную в воспоминаниях Анатолия Наймана: «У меня есть такой прием: я кладу рядом с человеком свою мысль, но незаметно. И через некоторое время он искренне убежден, что это ему самому в голову пришло»[252].
Еще одна причина раздражения Ахматовой против младших друзей Гумилева заключалась в том, что ими, как она полагала, в свое время была предпринята попытка принизить значение ахматовской поэзии и за счет этого продвинуть в первые русские поэтессы начала 1920-х годов Одоевцеву. «Они <…> думали, что мое место пусто, и решили передать его И. Одоевцевой», – разъясняла Ахматова в записной книжке 1961 года[253]. Что касается книги «На берегах Невы», то у ее автора хватило ума, такта и вкуса открыто не сводить с Ахматовой личные счеты. Тем не менее мемуаристка всегда была рада исподволь «отметить разность» между собой и Ахматовой, начиная с портретной характеристики («горбоносый профиль»[254] vs. «коротенький нос»[255]) и завершая манерой поведения, усвоенной при общении с Гумилевым. Об Ахматовой Гумилев в мемуарах Одоевцевой говорит так: «Она была дьявольски горда…»[256]. Одоевцевой же Гумилев приказывает: «А теперь бегите за чаем!» – и за этим следует покорно-радостное: «Он прислоняется к стене и закрывает глаза, а я бегу на кухню…»[257].
В 1983 году в Париже вышла вторая книга мемуаров Одоевцевой – «На берегах Сены» – о ее жизни в эмиграции. В апреле 1987 года в возрасте девяноста двух лет Одоевцева вернулась в Советский Союз.
Здесь состоялась публикация «На берегах Невы» в журнале «Звезда» (1988. № 2–5; там же потом появились «На берегах Сены»). Затем, в этом же году – выход книги в издательстве «Художественная литература» тиражом 100 000 экземпляров и, как следствие, триумф на родине, о котором Одоевцева жадно мечтала всю свою жизнь.
Умерла Одоевцева 14 октября 1990 года и была похоронена на Волковом кладбище в Ленинграде.
Прежде чем коротко рассмотреть «На берегах Невы» как результат работы человеческой памяти, нужно еще раз повторить, теперь уже сделав на этом акцент: за исключением двух случаев (степень близости Гумилева и Ольги Гильдебрандт-Арбениной, а также досада Гумилева на Ахматову весной или летом 1921 года), Одоевцева, кажется, ни разу в своей книге сознательно не врет. Но она многое неосознанно перевирает.
В предисловии к «На берегах Невы» Одоевцева специально подчеркнула: «Память у меня <…> прекрасная. Я помню слово в слово то, что слышала сорок – и даже больше – лет тому назад»[258]. А в самой книге этот тезис несколько раз варьируется: «Да, я умела слушать. Не только слушать, но и переживать вместе с ним его воспоминания. И запоминать их навсегда» (фрагмент о Гумилеве)
