Личное дело. Рассказы - [136]

Последний фильм, на котором мы здесь остановимся, – малазийский блокбастер «Ханйут», снятый в 2012 году по мотивам романа «Причуда Олмейера». Пройдя вместе с кинематографом от становления до апогея, Конрад сделал круг и в XXI веке оказался там, где черпал вдохновение для своего литературного дебюта, – на берегу мазалийской реки Пантай. Только теперь историю о голландском торговце, его малайской жене и прекрасной дочери, которая между «просвещенной» Европой и «дикой» Азией выбирает последнюю, рассказывает не европейский писатель, но малазийский режиссер, мэтр национального кинематографа У-Вэй Хаджи Шаари. «Я обожаю Конрада. Он один из немногих авторов, который пишет о малайцах без покровительственного тона. <…> Если б мне довелось встретить Конрада сейчас, я бы сказал примерно следующее: „Мистер Конрад, простите великодушно, но ваша история теперь стала моей историей“». И пусть в оригинале, конечно, story, а не history, налицо обратная апроприация совершенно в духе теории постколониализма, провозвестником которой и был Джозеф Конрад.

Конрад и постколониальная теория

Жизнь Джозефа Конрада пришлась на расцвет империй, большая история во многом определила его судьбу. Подданный двух самых крупных, но развивавшихся по принципиально разным траекториям империй [66], Конрад прекрасно знал весь репертуар колонизации – как внутренней, так и внешней. Отпрыск колонизировавшей Украину шляхты [67], он понимал, каково это – быть хозяином земли, на которой работают люди «другой крови». Сын польского патриота [68], сосланного в Вологду, он хорошо усвоил, как реагирует метрополия на всякое освободительное движение. Юнга на французском судне, он видел порядки на колонизированных Карибах. Офицер британского торгового флота – знал, на чем держится империя, над которой никогда не заходит солнце. Один из самых громких и кровавых эпизодов бельгийской колонизации Конго послужил фоном для самого известного его произведения. Говоря словами американского исследователя Джона Мак-Клура: «Конрад одновременно был туземцем колонизированной страны и принадлежал к обществу колонизаторов». В своей книге «Киплинг и Конрад, колониальная проза» [69] Мак-Клур сравнивает творчество носителя «бремени белого человека», просветителя «дикарей» Киплинга с работами его антипода Конрада, в которых за приключенческими сюжетами скрываются подлинные мотивы колонизаторов и угадываются опасности, которыми империализм грозит всем участникам процесса. Это измерение конрадовской прозы считывали и современники. В рецензии на дебютный роман «Причуда Олмейера», опубликованной в сингапурской газете Straits Times в 1896 году, безымянный критик пишет: «Властью европейцев открытая война сменилась здесь худым миром. И чем бы ни прикрывали мы данное обстоятельство, сделано это было в интересах торговли, а не цивилизации. Цивилизации не нужны новообращенные, напротив, она отгораживается от них стеной расовых предрассудков. Коренные народы вынуждены судить о цивилизации и христианстве по моральным качествам торговца и манерам матроса – ведь именно с этими европейцами им приходится сталкиваться чаще всего. Результаты плачевные, но не замечать их нельзя».

Спустя несколько лет в первой главе «Сердца тьмы» Конрад устами Марлоу выскажется еще более однозначно: «Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы. То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком. Завоевание земли – большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, – цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, – не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею – нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы».

Действительно, во второй половине XIX века «креста и меча» для обоснования экспансии уже не хватало. В колонизации стремились поучаствовать все европейские державы, и каждая из них нуждалась в идеологии. Двумя столпами таких идеологий стали цивилизаторская миссия и расовое (национальное) превосходство. Примерно в то же время складывается идеология превосходства классового. К чему привело прямое столкновение этих идеологий, лишившихся к 1930-м годам всякого гуманистического флера, Конраду увидеть не довелось, однако в своих произведениях он последовательно развенчивает и ту, и другую, демонстрируя, как в самых разных обстоятельствах они становятся инструментом самовозвеличивания и подавления, насилия и грабежа. Так герой впервые опубликованного здесь рассказа «Анархист» – механик Поль, обладатель «горячего сердца и неокрепшего ума», сперва становится жертвой парижской банды, промышляющей во имя всеобщего равенства, а когда оказывается на другом континенте, управляющий скотоводческим хозяйством гигантской корпорации по производству суповых концентратов делает из него раба. Обратите внимание, как Конрад актуализирует проблему, в самом начале рассказа подчеркивая, что продукция этой фирмы благодаря рекламе известна всем и очень многие ею пользуются. Рабский труд механика Поля есть и в нашем разведенном бульоне.