Librum Debitori - [3]

 - Что же тут непонятного — твое платье–то сохнет?

 - И? Впрочем, мне несложно уступить твоим глупым обычаям, — и я услышал шорох одеяла.

 - Тогда можно начинать. Скажи, Суигинто, верно ли, что тело болеет, если дух нездоров?

 - Кажется, это именно тот самый случай. Она знает, что должна умереть и ждет этого, как и все вокруг.

 - У нас есть способ оградить тело, но ненадолго. А нужно во–первых, излечить дух, а во–вторых, разобраться с самой болезнью.

 - И как ты собираешься это делать? — поинтересовалась Суигинто.

 - Попробуем вернуть ей волю к жизни. Сейчас смерть кажется ей желанной неизбежностью, а нам должно сделать наоборот.

 - Хочешь изменить мнение духа? С помощью дерева?

 - О дереве позаботится Соусейсеки, нам же придется поработать вместо лейки ее сестры.

 - Не проще ли…

 - Нет, мы справимся сами. Неужели лейка знает Мегу лучше тебя? Только ты сумеешь найти нужные слова, провести ее по лабиринту сомнений.

 - А вы постоите в сторонке? Вот уж помощь, просто бесценная!

 - Соу займется деревом, я — телом. Восстановлю ее сердце по образцу собственного. Этого мало?

 - Ну, если вы не подведете, то может хватить. Мы все говорим, а собирались заняться делом. Или ты снова обманываешь?

 - Ну только немножко, — и не давая моментально разозлившейся Суигинто вставить слово, я протянул ей пучок серебра, — Ты же не против?

 - Мне стоило бы нашпиговать перьями твой наглый язык, но боюсь, это уже не поможет.

 - Не поможет. Соусейсеки, присоединяйся, нужна будет память Розы Мистики и твоя трезвая критика.

 - Да, мастер. — Соу распушила кончик серебряного пучка, проводя им по шее и останавливаясь на затылке. — Начнем?

 - Как только наша проводница будет готова. — улыбнулся я.

 - Хватит болтовни, действуй уже, — и второй жгут почувствовал нежное тепло кукольной кожи.

 Расслабившись и глубоко вдохнув, я посмотрел в разноцветные глаза и провалился в морок, чувствуя, как оседает и приваливается к стене тяжелое и непослушное тело.

 

 Густой туман, плотный, молочно–белый, окутал нас. Мы парили во влажном, слегка пахнущем озоном пространстве, где из виду терялись пальцы вытянутой вперед руки.

 - Где мы? — спросила Суигинто.

 - Посреди белого листа еще не начавшейся истории, задуманной картины, приснившейся песни. Мегу не любит жизнь, которой не видела, хочет умереть, зная, что мир ее ограничен стенами палаты. Соусейсеки!

 - Что, мастер?

 - В твоей Розе Мистике собраны сотни тысяч эмоций из моего мира. Я зачерпну немного и разделю между нами, но под их властью не смогу сдерживаться. Именно поэтому, держи, — и я вытащил из груди красную ленту с мерцающим шариком на конце, — тебе я доверю свое сердце. Если оно перестанет выдерживать, тут же ставь печать и вытаскивай нас отсюда.

 - Поняла. Можешь быть спокоен, мастер.

 - А ты, Суигинто, запоминай все до последней капли, чтобы потом показать Мегу как можно больше из того, что она может заполучить.

 - И только? — разочарованно спросила она.

 - Ну нет. Вы создадите идеальный мир, пользуясь гармонией ваших Роз, я придам ему форму и воплощение, хоть и ненадолго. Попробуем — хотя скорее всего, все получится сразу и лучше, чем я ожидаю. Готовы?

 - Да, медиум.

 - Готова, мастер.

 - Тогда начни, Соу, а дальше все пойдет само.

 

 Крошечные искорки пробежали между нами там, где должно было бы находиться серебро. Ватная тишина изменилась, стала более просторной и звонкой. Сперва медленно, но постепенно разгоняясь, мы полетели вверх.

 Первое касание Розы отозвалось глубоким, постепенно нарастающим звуком, в котором было ожидание и предвкушение чего–то. Удары сердца задали ускоряющийся ритм, а в проносящемся мимо тумане все ярче разгорался свет.

 И тем неожиданней было вылететь из молочной густоты, словно пробка из бутылки, моментально теряя скорость, и на мгновение ощутить равновесие в высшей точке нашего безумного броска, чтобы начало мелодии стало знаком величайшего простора.

 Перед нами лежала бесконечная пухлая пашня вершин густых облаков, озаренная оранжево–лиловым заревом низкого солнца. После узкой скорости слепого полета мир раскинулся в стороны, и глотка этого воздуха хватило бы на день — потому что это был ветер свободы. Но паузы были бы непростительны, и мы медленно закружились над мягкой завесой под легкие звуки флейты.

 Откликнулась и Роза Суигинто — сладкой грустью ностальгии, протяжными криками ласточек, запахом мокрой листвы на рассвете. Повинуясь растущей мелодии, мы пролетели обратно, сквозь ставшие совсем тонкими облака и медленно, словно воздушный змей на слабеющем ветру, плыли над открывшимся внизу новым миром.

 Я чувствовал, как вибрирует серебро под напором Розы Мистики Соусейсеки. Необъяснимый покой проник в нас при виде проплывающих внизу сочно–зеленых полей и шумящих в непрерывном движении верхушек лесных исполинов. Тихая мелодия вынесла нас на уютную лужайку, усыпанную мелкими лесными цветами. Даже тишина здесь была особой, наполненной жизнью — шорохом листьев, далекими трелями птиц, низким гудением деловитых шмелей, и недоступным смертным, но ясно различимым душой садовницы звуком растущих трав.

 Косые лучи солнца нежно согревали, убаюкивая, зелень обещала принять в свои нежные объятья — но Роза Суигинто продолжила мелодию. Из чащи стрелой вылетел олень, преследуемый волками, и жесткий переход ритмов увлек нас за беглецом, словно порыв ветра. Мы неслись след в след, ощущая и животную мощь скользящих под кожей мышц, и азарт преследователя, и горячее дыхание охотника на затылке. Но страха не было и не было смерти — словно звери разыгрывали представление, в котором погоня была не способом выжить, а безумной радостью от собственных скорости и силы. Я мысленно одобрил Суигинто, которая не забывала удерживать грань между привлекательной выдумкой и жестокостью реальности…или же не знала ее вовсе.