Либидисси - [39]

Столетиями город славился искусством своих оружейных мастеров. Даже в музеях моей далекой родины есть сабли, кинжалы, мечи, попавшие на северо-запад по тогдашним торговым путям или в качестве трофеев. Новым владельцам они казались столь драгоценными, что не пускались в ход, а век за веком хранились в особых палатах, меж тем как другие виды оружия исчезали, уступая место более совершенным. Время заставило городских ремесленников заняться изготовлением и простого огнестрельного оружия. Сделанные в местных мастерских длинноствольные охотничьи ружья и по сей день пользуются у коллекционеров большим спросом, представляя собой, впрочем, разве что символическое орудие убийства. Не более чем украшением служат ныне и кривые кинжалы с искусной гравировкой; их по-прежнему делают в квартале кузнецов — как для внутреннего рынка, так и на экспорт.

Я держу в руках старинный пистолет столь причудливой формы, что поначалу даже возникает сомнение, а пригоден ли он вообще для стрельбы. У него два несуразных ствола: один расположен над другим и скреплен с нижним толстыми лагунными кольцами. Рукоятка, напротив, — узкая и короткая, будто предназначена для очень маленькой руки. В голову сразу же приходит словосочетание «дамский пистолет», и на какое-то мгновение я растроган, представив себе, что ради меня Кэлвин расстался со своим личным стволом. Пистолет весь покрыт гравировкой — не только стальные, медные и латунные детали, но и обрамление рукоятки из полированного рога. И когда мне после двух-трех неудачных попыток все-таки удается откинуть стволы и вытащить оба патрона, я ощущаю кончиками пальцев, что даже и внутри есть орнамент в виде тонкой насечки. Человек, который глубоко вник в историю и обычаи города и не перестает изумлять таких, как я, своими познаниями в этой области, наверняка объяснил бы мне, как из букв различных алфавитов сложилась вязь, что так богато украшает мое оружие. Передать потаенный смысл этой гравировки в форме занимательных историй лучше всех смог бы, пожалуй, Фредди.

В то время как я чуть ли не с грустью вспоминаю блестящего рассказчика Фредди, кто-то говорит мне на американском, что я — обладатель прекрасного оружия. Я не слышал, как ко мне приблизился этот японец. Дизель судна работает натужно и громко, хотя мы почти не продвигаемся вперед. Должно быть, винт вращается против течения, чтобы катер мог пройти мимо старой гавани как можно медленнее. Японец представляется. Я сразу вспоминаю это имя. Фредди назвал мне его вчера в фимиамном отделении своей бани. Моя память — обычно она любит мне отказать или дразнит бесполезными озарениями — на сей раз подсказывает, проявляя ханжескую уступчивость, даже настоящее, американское имя. Но я молчу, не прерывая собеседника. Он хвалит простой, надежный механизм пистолета и просит показать один из патронов. Патрон старый, говорит он. Из стандартного боекомплекта к винтовкам, какими была вооружена пехота союзнических войск во время Второй мировой войны. Его удивляет, что столь маленький пистолет — его, по идее, можно спрятать в любом кармашке — рассчитан на использование пуль крупного калибра. Вероятно, именно такие боеприпасы имелись здесь в изобилии в момент изготовления пистолета.

Мы приближаемся к гавани Гото, а значит, и к Великим Вратам Пророчества. Резанув слух довольно мерзким щелчком, в носовой части нашего корабля включился прожектор. Луч уходит сначала наискось вверх, к небу, и частицы зависшего над городом смога показывают, насколько хватает заключенной в нем силы света. Потом он резко идет вниз и высвечивает причальные сваи у края набережной. Там стоит группа людей. Расстояние пока велико, чтобы определить, не киренейцы ли это, совершающие молебен и ритуальные омовения. Паренек, обслуживающий прожектор, еще не направил луч на Врата Пророчества, а лже-японец уже спрашивает меня, к какому времени относится знаменитое сооружение. Я не отвечаю и думаю, стоит ли рассказать ему вместо этого, что здесь, на территории гавани, Великий Гахис собрал однажды своих самых верных сторонников — ремесленников и мелких торговцев квартала Гото, — чтобы, пройдя через Великие Врата Пророчества, направиться маршем вверх по берегу реки к казарме наводившей тогда на всех страх военной полиции. Согласно легенде, гахисты взобрались на кирпичную стену казармы, соорудив рампу из разбитых вражеским огнем повозок. Ко времени взятия штурмом полицейской казармы восходит и поверье, что Великий Гахис оставался неуязвимым для пуль, выпущенных в него погаными.

Но я не доставляю лже-японцу удовольствие услышать красивую историю. Забираю у него патрон, вкладываю в пустой ствол и опускаю пистолет во внутренний карман куртки. Потом пытаюсь взглянуть в слегка подкрашенное оранжевым лунным светом лицо раскосого янки пристальным взглядом. Получается лишь отчасти. Я отвык смотреть на людей в упор. Левый глаз у меня болит и начинает слезиться. Тем не менее я говорю коллеге из Нового Света, моему собрату по духу, под какой фамилией он родился, и еще раз смакую историческую курьезность его имен. По части имен в Соединенных Штатах, похоже, нет ничего невозможного. Внук военачальника, истребившего целое племя, носит имя этого племени, а правнук, не чувствуя ни малейших угрызений совести, ездит уже на автомобиле, марка которого названа именем того племени. Говорят, и на моей далекой родине новорожденным теперь нередко дают имена тех, кто в свое время подвергся массовому истреблению.