Лейтенанты - [6]
В спальне двухъярусные кровати с пружинными сетками. Я, конечно, на верхнюю! Каждому курсанту отдельная тумбочка. В окнах — начинающая золотеть зелень. Живи и радуйся, но — полгода! Немцы у Сталинграда. Душат Ленинград.
Как всегда, нашелся и брюзга: “Казарма — мертвый сарай. А когда заставят все укладывать и устанавливать по ранжиру — кладбище...” Его слушали растерянно и доверчиво — человек уже служил.
Я осадил нытика. Объяснил, что здесь не пионерлагерь (сам ни разу в нем не бывал) и не у тещи на блинах (еще меньше понимал, что это означает, но звучало лихо!). Высказался, конечно, глупо, но окружающие развеселились.
Оглядываясь, понимаю: с этого и началось восхождение в ротные авторитеты. Имел суждение обо всем: от правильной намотки портянок до сроков открытия второго фронта.
Яблоновский назначил меня своим связным. Связной командира роты — было отчего утвердиться в собственном мнении “самым-самым”. Выполняя приказы старшего лейтенанта, не бегал — летал!
В роте два взвода. Командиры-лейтенанты-преподаватели. Плотный краснолицый Капитонов (наш взвод) и сухощавый, в узких кавалерийских рейтузах Казакевич. Двух курсантов Яблоновский назначил их помощниками — “помкомвзводами”. Один из них произвел впечатление в день прибытия. На вызов Яблоновского паренек в поношенной длинной командирской шинели подошел строевым шагом и четко представился, вскинув ладонь под козырек! Нам предстояло этому еще научиться, а он уже умел! Во все время нашего обучения он выделялся сноровкой, и я не сомневался, что Акиньшин на фронте себя покажет. Вторым помкомвзводом стал мой одноклассник по школе в полярном поселке Абезь. Вилен Блинов — горбоносый “фитиль” из Харькова. Соперник в школьной любви, главный враг.
Меня совершенно неожиданно выбрали в ротные запевалы.
Яблоновский обожал лихую маршировку. Ведя роту из бани мимо главного места города, рынка, всякий раз останавливал нас:
— Рота! Поднимем базар?
— Поднимем! — гаркал строй.
Старший лейтенант “подсчитывал ногу”, и я заводил коронную:
Ты лети с дороги, птица,
Зверь, с дороги уходи.
Рынок бросал торговлю: “Курсанты идут!” Покупатели и торговцы бежали к оградке, за которой тяжелым шагом плыл наш строй.
В ротных связных бегал недолго. Жене старшего лейтенанта нужен был не связной мужа, а денщик по хозяйству.
После приближенности к власти упасть в рядовые — катастрофа. Ничего не поделаешь: все сержантские должности заняты и обжиты. Помимо Блинова сержантами стали еще два моих одноклассника. Ну что ж: рядовой так рядовой, но досадно... Я и не предполагал, как мне повезло. Не испытав бесправности человека, которому только приказывают, командиру иногда трудно понять бойца — того, кто зачастую решает исход боя.
На тактике взвод запнулся перед широкой канавой.
— На той стороне противник, — объявил Капитонов. — Приказываю: атаковать!
— В брод! — заорал я и, боясь, что опередят, ринулся в тухлую воду.
За мной полвзвода — кто быстрее. Но я — первый.
Вымокший, в сапогах, полных вонючей жижи, я, семнадцатилетний, впервые в своей жизни произнес перед строем звонко и гордо:
— Служу Советскому Союзу!
Козлов, перейдя канаву вместе с преподавателем и другими оставшимися на берегу по переброшенной неподалеку плахе, поздравил меня, соседа по строю, на свой лад:
— Шел бы ты отсюда, от тебя смердит.
— Не сдохнешь! — осадил я его.
Бросок в канаву — это героический поступок. Благодарность перед строем — особая награда! Чего тут скромничать... Я и не скромничал.
Подъем в 6. Отбой в 22. Весь день: “Шевелись! Бегом! Шире шаг!”
Тяжело... К отбою ноги еле-еле. Зато сон мертвый. Жаль, короток: едва закрываешь глаза, раздается вопль дежурного: “Подъем!” На часах —шесть. За окном утро.
В училище, свободно читая учебную карту, я быстрее других разбирался в нанесенных на нее тактических знаках: “траншея”, “минометный взвод на огневой позиции” и тому подобное.
Для парней, впервые узнавших о топографии, она была китайской грамотой, а я сдуру злился на парней за их бестолковость. Считал, что они валяют дурака. Особенно Козлов. Я не выдержал и цыкнул на Козлова:
— Чего ты прикидываешься! Это проще пареной репы!
Ребята загоготали:
— Козел — репа!
Тот зашипел:
— Ты со своим сальным носом везде лезешь, всех учишь!
Взаимная неприязнь между мною и моими бывшими одноклассниками тянулась из школы. Школа, где учились эвакуированные дети, находилась в поселке Абезь, на берегу реки Уса, притоке Печоры. Интернат стоял севернее Полярного круга, школа — южнее. Мы пересекали Полярный круг, самое малое, два раза в день. Зимой — мрак и в небе игра сполохов. Весной и летом — незаходящее coлнце.
В Москве я учился в уникальной Средней художественной школе. Отличник по общеобразовательным предметам (фотография на стенде) и лишь подающий надежды по основным дисциплинам — живописи и рисунку. Где ж было тягаться с силачами своего класса, с таким, как Женя Лобанов, впоследствии участвовавшим в восстановлении Севастопольской панорамы. Или с Витей Ивановым, справедливо ставшим не только академиком, лауреатом, и прочая, прочая, но и зачинателем вошедшего в историю “сурового стиля”, вырывавшегося из общей соцлакировки.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.