Лейтенант Рэймидж - [55]

— Все получилось очень просто, — ответил Доулиш. — Нам немного жаль, что ты не мог остаться с нами, чтобы пожать урожай! Кстати, я слышал, ты вырвал из лап корсиканского монстра прекрасную девушку. Что за штучка?

Припомнив, что за Доулишем установилась репутация ловеласа, Рэймидж уклончиво ответил:

— Зависит от того, что считать красивым.

— Она произвела впечатление на его светлость, да и старый костоправ говорит о ней без умолку.

— Ну, любой пациент женского пола представляет собой приятное отличие от массы страдающих венерическими заболеваниями матросов.

— Не стану спорить, — с видимым разочарованием произнес Доулиш. — А этот парень с ней — он кто?

— Ее кузен по имени Пизано.

— Будь с ним поосторожнее, во время ночной вахты он разговаривал с нашим стариком, обвиняя тебя во всех на свете грехах.

— Я знаю.

— Ты сделал что-то не так?

— Нет.

— Он называл тебя трусом.

— Неужели?

— Уж очень ты скрытный, Ник.

— Ты на моем месте вел бы себя также. Не забывай, что я сдал врагу королевский фрегат, пусть даже у французов был 74-х пушечный корабль. Размер значения не имеет: один англичанин стоит трех французов, так что фрегат должен на равных выдерживать бой с линейным кораблем. А тут еще этот проклятый Пизано повис у меня на шее. И, будто этого недостаточно, по слухам Годдард в Бастии.

— Так и есть, — сочувственно произнес Доулиш. — По крайней мере, он был там, когда мы выходили в море.

Когда Доулиш ушел, Рэймидж расположился за столом в кают-компании, радуясь, что остальные ее жители заняты исполнением обязанностей по службе — ему совсем не хотелось отвечать на вопросы.

Пробус, Доулиш — все они относятся к нему с симпатией, но никак не пытаются помочь ему избежать угрозы со стороны Годдарда, если тот окажется в Бастии, куда «Лайвли» прибудет через несколько часов, и его обязанностью будет организовать суд.

Факт, что и Доулиш и Пробус находят его положение опасным, свидетельствовало, что беспокойство, которое он испытывает, возникло не на пустом месте. Не исключено, что скоро Рэймиджу придется пожалеть, что ядро с «Барраса» не снесло ему голову…

Рэймидж начал осознавать, каким одиноким становится человек в такое время, и лучше стал понимать цинизм отца, который говорил, что когда приходит пора испытаний, друзья отступают в тень, не желая подвергаться риску, протягивая руку, и стесняются принять ее. Говоря на языке дипломатии, держатся на расстоянии вытянутой руки.

А враги тоже остаются в тени, позволяя кучке сикофантов сделать за них грязную работу.

Ни Пробус, ни Доулиш не разделяли «интерес» Годдарда, но у них не было ни малейшего желания навлечь на себя его вражду: адмирал слыл одним из самых мстительных и влиятельных молодых флаг-офицеров флота. Власть его строилась на факте, что его семья и семья его жены вкупе с их друзьями контролировала двадцать, а то и больше голосов в Палате Общин.

Примерно с год назад, если верить слухам из Лондона, Годдард добавил в список своих врагов еще одно имя: коммодора Нельсона, являющегося, похоже, протеже адмирала Джона Джервиса, и ставшего теперь объектом ревнивой зависти Годдарда. Означает ли это что Годдард и Джервис стали врагами? Или собираются ими стать? Рэймидж сомневался в этом.

«Старый Джарви» — один из немногих адмиралов, кто занял непредвзятую позицию во время суда над его отцом. Он не участвовал непосредственно в разбирательстве, но преднамеренно не делал секрета из своего разочарования поведением правительства.

Тем не менее, подумал Рэймидж, прежде чем сэр Джон прочтет мой рапорт — ведь адмирал держит флаг в бухте Сан-Флоренцо, на противоположном берегу Корсики, да к тому же, может находиться в море — суд уже может закончиться вынесением приговора…

В дверь застучал мичман, и видимо, уже не в первый раз.

— Наилучшие пожелания от капитана, сэр. Он велел передать, что леди просит вас навестить ее.

Джанна лежала на кушетке приподнявшись, подложив под спину гору подушек. Она плакала: даже в этот момент ее душили рыдания, тело ее вздрагивало, словно эти невольные сотрясения причиняли ей боль. Жестом она попросила его прикрыть дверь.

— О, Нико…

— Что случилось?

Рэймидж поспешно пересек каюту и возле кушетки на колени, взяв девушку за руку.

— Мой кузен приходил проведать меня.

— Ну и…

— Он замышляет зло против вас.

— Я знаю, но это пустяки, ничего у него не выйдет.

— Нет, это molto serioso. Лорд Пробус думает также.

— Откуда вам это известно. Он сам сказал?

— Меня беспокоит то, что он не сказал. Кузен настоял, чтобы лорд Пробус пришел ко мне вместе с ним и задавал много, много вопросов.

— Пробус или кузен?

— Кузен.

— И о чем?

— О той ночи на берегу у Торре Бураначчо.

— Ну, об этом нечего беспокоиться: просто расскажите все как было.

— Но что мне известно? — всхлипнула она. — Он утверждает, что вы осознанно бросили нашего кузена Питти, называет вас трусом, говорит, — девушка не смогла сдержать рыданий, и, не в силах продолжать по-английски, перешла на итальянский, — говорит, что ваш отец был обвинен в трусости…

«Нашего кузена, — с горечью подумал Рэймидж, — кровные узы, отдаленное родство. Впрочем нет, даже не отдаленное — оба они ее кузены, но это, по-видимому, не препятствовало ей допускать легкий флирт по отношению к нему».