Жара и влажность средиземноморского лета превратили водяной знак на бумаге в исчезающий шрам, а плесень образовала неровную золотистую кайму по краям листа. Приказ, бледные буквы которого выдавали нехватку у писаря чернильного порошка, был подписан 21 октября 1796 года коммодором Горацио Нельсоном, капитаном Его Величества корабля «Диадема» и старшим морским офицером над всеми Его Величества кораблями и судами в Бастии, и адресован лейтенанту лорду Рэймиджу, командиру Его Величества корабля «Кэтлин». В приказе было сказано со свойственной коммодору прямотой:
«Настоящим Вам предлагается и предписывается принять на борт Его Величества корабля под Вашей командой маркизу ди Вольтерра и графа Питти, и проследовать со всей возможной поспешностью в Гибралтар, избрав более безопасный южный маршрут, дабы избежать перехвата вражескими военными кораблями… По прибытии в Гибралтар Вы должны немедленно доложить адмиралу, командующему флотом, и получать приказы относительно дальнейшего следования».
И услышите, предполагал Рэймидж, что маркиза и Питти отправятся в Англию на более крупном корабле. «Кэтлин» же, почти наверняка прикажут воссоединиться с эскадрой коммодора, которая должна закончить эвакуацию британских войск из Бастии (оставляя всю Корсику в руках повстанцев и французов) и отплыть назад к острову Эльба, чтобы спасти то, что еще осталось, в то время как войска генерала Бонапарта хлынут на юг Италии как воды реки во время наводнения.
Генуя, Пиза, Милан, Флоренция, Ливорно и к настоящему времени, возможно, даже Чивитавеккья и Рим… Над каждым городом, над каждым портом, который приглянулся французам, будет развеваться триколор, и на каждой piazza вырастет железное Дерево Свободы (с нелепым красным фригийским колпаком на верхушке), а рядом — гильотина для тех, кто не сможет переварить горькие плоды этого дерева.
Однако, думал он, не было бы счастья… Благодаря вторжению Бонапарта, Его Величества куттер «Кэтлин» стал первым кораблем, доверенным командованию лейтенанта Рэймиджа; и благодаря Бонапарту — не слишком похожему на Купидона — одна из тех, кто бежала от его вояк, теперь на борту Кэтлин, и упомянутый лейтенант Рэймидж влюблен в нее….
Он щекотал подбородок мягким верхним краем пера и вспоминал другие приказы, секретные приказы, которые, как огнепроводный шнур, присоединенный к бочонку с порохом, вызвали ряд взрывов, перевернув всю его карьеру в несколько минувших месяцев.
1 сентября — в день, когда приказы были вручены капитану фрегата «Сибилла», — он был младшим из трех лейтенантов на борту. Приказы, известные только капитану, предписывали «Сибилле» отправиться к итальянскому побережью и спасти нескольких итальянских аристократов, которые бежали из французов и скрывались на берегу.
Но к вечеру случайная встреча с французским линейным кораблем превратила «Сибиллу» в полуразвалившийся остов, Рэймидж остался единственным живым офицером на борту и, когда на море опустилась ночь, приказал спустить шлюпки и покинул корабль вместе с теми, кто не был ранен. И прежде чем оставить «Сибиллу», он прихватил секретные приказы мертвого капитана.
Предполагалось, что он бросит их за борт в специальном мешке с грузилами. Он должен был сделать это, так как велик был риск, что французы захватят его.
Однако он так не поступил: вместо этого он прочитал их в открытом море и узнал, что на расстоянии каких-нибудь несколько миль, маркиза ди Вольтерра и два ее кузена, графы Питти и Пизано, с несколькими другими аристократами ждут спасения. То, что ди Вольтерра были старыми друзьями его родителей, не повлияло на его решение (нет, он был уверен, что не повлияло!) взять одну из шлюпок и завершить спасательную операцию.
Но все пошло не так, как надо. Только маркиза и ее два кузена наконец рискнули бежать в шлюпке, и он почти провалил дело. Застигнутый врасплох французскими кавалеристами Питти был, очевидно, убит выстрелом в лицо, и Рэймиджу повезло спасти лишь маркизу и Пизано.
Повезло… Увы, не самое подходящее слово: маркиза была ранена, а Пизано, который праздновал труса, да так, что даже матросы в шлюпке были поражены, внезапно обвинил лейтенанта в трусости. И когда он благополучно доставил их на Корсику, Пизано повторил обвинения в письменной форме.
Его трясло, когда он вспоминал о недавно прерванном трибунале. Ему не повезло с самого начала, потому что старший офицер, назначивший судилище, был врагом его отца; это было почти невероятно, как маркиза внезапно забыла лояльность к своему кузену и свидетельствовала в пользу Рэймиджа, не только отрицая его трусость, но, напротив, объявив его героем….
И в конце концов, окончательно дискредитировав злосчастного Пизано, граф Питти внезапно прибыл в Бастию. Он вовсе не был убит выстрелом в лицо, а лишь вывихнул лодыжку и, чтобы не задерживать спасателей, спрятался в кустах.
И хотя и маркиза, и Антонио Питти впоследствии рассыпались в чрезмерных похвалах Рэймиджу перед коммодором Нельсоном (тот прибыл в Бастию, когда трибунал шел полным ходом), Рэймидж признавал, что суд нанес более значительный ущерб его гордости, чем кто-то (кроме, возможно, Джанны) мог представить. Доказательством было то, что он продолжал думать об этом.
