Левый фланг - [29]

— Ага, попался, товарищ капитан! — Вера тут же подхватила ее и отошла в сторону. — Какая симпатичная! Ну и ну! Сербка. Где я ее видела?

— Нигде ты не могла ее видеть, отдай, — сказал Борис.

— Нет, потерпи немножко! Значит, у военных историков бывают и  л ю б о в н ы е  и с т о р и и? Не знала!

— Верни сию же минуту!

— Брось, Борис, — вмешался Зарицкий. — Ну чего особенного, тут все свои.

Лебедев махнул рукой, — черт с вами! — и карточка пошла по кругу. На фронте жили такими фотографиями: они тревожили память и воображение, они как бы соединяли прошлое с будущим, — эти, карманного формата, снимки, потому и берегли их наравне с партийными билетами.

Зарицкий не удержался и вполголоса пропел:

— Сербияночку свою работать не заставлю…

Вера укоризненно покачала головой, но карточку все-таки передала ему. И он, чтобы окончательно не обидеть Бориса, очень серьезно вгляделся в лицо сербки: умные черные глаза, широкий разлет бровей, капризные губы. Не сказав ни слова, он отдал фотографию Дубровину, который счел неудобным долго рассматривать ее и протянул Раисе.

— Как зовут эту девушку? — спросила она.

— Неда, Неделька, — с неожиданной для себя готовностью ответил Борис.

— Расскажите что-нибудь о ней… если можете.

Это было совсем уж ни к чему, но он охотно стал рассказывать только ради того, что просила Донец… Живет Неда в Ягодине, вся ее семья, кроме матери, в партизанах: отец, два брата, старшая сестра. Познакомился он с Недой на второй день после освобождения города и понял сразу, с ее первых слов, произнесенных с таким милым акцентом, что вот она, судьба его. Конечно, со стороны это всегда смешно, наивно, пока любовь не коснется самого тебя. Ведь не потянулся же он ни к кому в дивизии за три с лишним года, а вот Неду Симич будто искал по всему белу свету. Если бы встретились только однажды — и снова в бой, тогда, может, все прошло, перегорело бы в бою; но тут дивизию начали перебрасывать то на север, то опять на юг, — и его путь всякий раз лежал через Ягодину. Сначала они и не задумывались ни о чем. А потом глухая тревога стала нарастать при каждой новой встрече: ведь они могут расстаться так не сегодня-завтра, ведь идет война, которая ненавидит любовь слепой ревностью старой девы.

Наконец тревога прорвалась наружу. Неда со слезами на глазах спросила его недавно: «Что жэ дэ́лат? Что дэ́лат, сокол мой?» Он, конечно, успокаивал ее только тем, что, возможно, будут еще встречи, когда его полк соберется уходить на север. И она заулыбалась, поняв, что у них не все потеряно. Но что там, впереди? Один-единственный и наверняка последний вечер…

— Да-а, брат, — только и сказал Зарицкий. Борис поведал историю своей любви с такой неподдельной искренностью, что даже он, Зарицкий, не отважился ни на какие шутки. — А знаешь, брат, я на твоем месте написал бы самому Толбухину, — заговорил он вполне серьезно.

Все с удивлением посмотрели на Зарицкого. И смущенный белобрысый Лебедев тоже уставился на него.

— А что? Ты ничего не теряешь. Не пошлют же тебя в штрафную роту за любовь. Мне недавно рассказывали, что, кажется, в Польше один наш офицер добился таким образом согласия командующего (не помню, какого фронта) на брак с иностранкой. Попробуй и ты, попытка — не пытка.

— Я думаю, что надо подождать конца войны, — посоветовала Рая. — Тогда будет проще, после победы.

— Легко сказать — подождать, — заметил Дубровин.

— Чужую беду руками разведу, — неосторожно поддержала его Вера.

— Разве это беда — любовь? — спросил ее Зарицкий.

Они принялись спорить, — им что! — а Лебедев, рассеянно слушая их, думал уже о том случае в Польше. В самом деле, а почему бы и не обратиться за помощью к Толбухину? Нужно посоветоваться с полковником Строевым. Он может выручить из беды. Да-да, такая любовь — настоящая беда…

— Поздно, я пойду, — сказал Борис.

Его никто не удерживал: все равно настроение у него было испорчено.

Только он ушел, как поднялась из-за стола Раиса.

— Ты-то куда? Посиди немножко, — попыталась остановить ее Вера, досадуя, что с уходом Бориса компания начинает распадаться.

— Нет-нет, Верочка, мне тоже пора. Спасибо.

Андрей Дубровин встал следом. Хотя он знал, что наедине Раиса, как обычно, будет упорно отмалчиваться или переводить разговор на другую тему, лишь бы поскорее дойти до своей квартиры.

— Бедный парень, — сказала Рая, когда они оказались на улице, под дождем.

Андрей с недоверием посмотрел на нее, неловко и несмело взял под руку. Неужели и ее тронул рассказ Бориса? До сих пор она, занятая собственным горем, редко обращала внимание на окружающих людей.

— Ты слушаешь меня, Андрей?

— Да, конечно, — обрадовался он этому ее настроению. — Я не думал, что Борис может так влюбиться.

— Ну почему?

— Да он весь какой-то книжный, не от мира сего…

Рая тихонько рассмеялась. Тогда Андреи, осторожно придержав ее за локоть, сбивчиво заговорил о том, что уж он-то хорошо понимает Бориса Лебедева, зная по собственному опыту, какое это испытание, когда твои чувства зависят от всяких внешних обстоятельств, против которых ты бессилен.

— Не надо сравнивать несравнимое, это разные вещи, — сказала Рая, терпеливо выслушав его.