Лёвушка и чудо - [17]
Скорее всего, все причины сказались: Николай Ростов вышел не слишком похож на Николая Толстого.
Но вот важное сходство: оба они честные, помнящие о своем долге сыновья и зятья. Оба наследуют отцовские долги, выплачивают их и постепенно восстанавливают имение.
В жизни второй Николай совершает важнейшее дело: достраивает незаконченный первым Николаем дом-храм в Ясной Поляне.
В этом состояло его участие в оформлении Ясной как некоего сакрального места; сам он, наверное, об этом не задумывался. Хотя он был масон, но все же не столь горячий и последовательный, как его тесть.
Дело второго Николая было просто: довести строительство до конца.
Строительство далось Николаю Ильичу в финансовом смысле очень нелегко. Второй и третий этажи дома-храма он возводит в дереве, которое затем штукатурит «под камень».
Его можно назвать архитектором, по крайней мере потенциальным: до перехода в военную службу (1811 год) второй Николай проходил курс в архитектурной школе при экспедиции Кремлевского строения. Школу в свое время организовал знаменитый московский зодчий Матвей Казаков. Позже ею руководил его сын Матвей Матвеевич. Второй Николай был знаком с ним — знаком с Кремлем: здесь это представляется важным.
Кремлевское строение: это можно понять как метафору. Николай Ильич был человеком прочного личного строения.
Он участвовал в войне с Наполеоном, только не в России, не в двенадцатом году, а позже, в Европе. Попал в плен, где пробыл довольно долго. Денщик его, в том же плену побывавший, прятал хозяйское золото в сапоге. Он изранил ногу, но золото сохранил, и потом они славно пожили в Париже после победы.
В историях второго Николая не много выдающегося, зато все они показательно, хорошо прочны (это свойство Толстому удалось передать в портрете Николая Ростова). Он вел хозяйство, любил охоту; его борзая Милка перекочевала в роман «Война и мир» и даже в нем размножилась — все любимые собаки у Толстого-Ростова были Милки. Николай Ильич собрал неплохую библиотеку — последовательно, по одной книге: пока читал одну, следующую не покупал. Опять-таки характерная, надежная история.
Пусть он будет архитектором.
Шаг за шагом архитектор Николай Ильич Толстой совершал свои незаметные подвиги: справился с долгами, победил (в глазах детей) французов, достроил дом.
Все ему удалось, не удалось только прожить подольше. Спустя семь лет после смерти жены Николай Ильич умер — внезапно, во время отъезда в Тулу: шел по улице и упал; подняли его уже мертвым. Дети, четверо сыновей и дочь, остались сиротами.
Старший сын Николая Ильича Толстого был также Николай. Старший брат Лёвушки, Николай Николаевич (1823–1860).
Третий Николай; никольская сага Ясной Поляны продолжается.
Ее последовательность важна здесь в первую очередь; в ней заключены многие закономерности, которые нужно иметь в виду при разборе «храмовой» яснополянской стройки.
Третий Николай составил свой особенный этаж в лестнице здешних возрастов. Формально он принадлежал тому же поколению, что и Лёвушка, но на деле намного опередил его. Отчасти он заменил меньшому брату отца. Это особенно помогло в первое время после смерти Николая Ильича, которую Лёвушка переживал очень болезненно: не верил в его уход, сочинял темные сюжеты о возможности встречи с ним — понятные, трагические сюжеты.
Говорят, на мысль о возвращении прошлого посредством слова Толстого навел брат Николай. Будто бы он посоветовал Лёвушке писать — слово за словом, составлять из слов текст-невод, с помощью которого можно вернуть прошлое. Очень просто: нужно описать во всех деталях вчерашний день, для начала вчерашний, который помнится хорошо. Если описать день полностью, он вернется к тебе и никуда более не исчезнет. Затем позавчерашний, затем вспомнить и записать все из третьего дня и так далее. И постепенно прошлое вернется — все, целиком, и с ним вернутся родители.
Это похоже на правду: третий Николай часто придумывал такие сказки; Лёвушка веровал в них. Некоторые он пронес с собой через всю жизнь и даже похоронить себя велел в том месте, где Николай закопал заветную зеленую палочку с написанным на ней рецептом общего счастья.
Третий Николай не строил — он мифологизировал, перетолковал дом-храм; именно в его устном сочинении дом стал храмом. Лёвушка воспринял его сказки как совершенную «сакральную» правду.
Об этом пишет Шкловский, повторяя очередную сказку Николая: в доме жили несколько времен разом; он так долго строился, что одни комнаты уже успевали обветшать и состариться, в них царил беспорядок давно оставленного жилья (в них жило прошлое), тогда как в других еще шло строительство, в них жил беспорядок стройки (жило будущее).
В таком подвижном, вечноустрояемом доме-храме третий Николай находил свое царство. Это было царство идеального обустройства времени. Николай прослеживал по дому и за его пределами особые дорожки-канавки, по которым текло время. Он знал, в какие ворота — понятное дело, в южные, — между белых башен в Ясную входило время, как оно проникало в дом, какие расставляло по комнатам точки и запятые, подвижные, как стая рыб, солнечные блики, и как потом уходило, сначала из дома, из задних, большей частью запертых дверей, затем из усадьбы.
Литература, посвященная метафизике Москвы, начинается. Странно: метафизика, например, Петербурга — это уже целый корпус книг и эссе, особая часть которого — метафизическое краеведение. Между тем “петербурговедение” — слово ясное: знание города Петра; святого Петра; камня. А “москвоведение”? — знание Москвы, и только: имя города необъяснимо. Это как если бы в слове “астрономия” мы знали лишь значение второго корня. Получилась бы наука поименованья астр — красивая, японистая садоводческая дисциплина. Москвоведение — веденье неведомого, говорение о несказуемом, наука некой тайны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Анекдотичное странствие выходцев из дореволюционной (Князь) и советской (Степанов) аристократии приобретает все более фольклорные черты, по мере того как герои приближаются к глубинному центру России — где богоискатели обосновались на приусадебной свалке. Героям Климонтовича подошли бы маски и юродивых, и скоморохов, как всему повествованию — некрасовская, чеховская, горьковская сюжетная матрица. От литературы к лубку, из московской студии к аллегорическому поселению «троглодитов», от подостывшего семейного очага к застолью с горячими беседами о благодати движутся Степанов и Князь, по пути теряя социальные и характерные черты, становясь просто русским человеком на ранде-ву с самим собой.
Рассказ-эпилог к роману, который создавался на протяжении двадцати шести лет и сам был завершающей частью еще более долгого проекта писателя — тетралогии “Империя в четырех измерениях”. Встреча “последних из оглашенных” в рассказе позволяет автору вспомнить глобальные сюжеты переходного времени — чтобы отпустить их, с легким сердцем. Не загадывая, как разрешится постимперская смута географии и языка, уповая на любовь, которая удержит мир в целости, несмотря на расколы и перестрелки в кичливом сообществе двуногих.
В предложенной читателям дискуссии мы задались целью выяснить соотношение понятий свободы и рабства в нынешнем общественном сознании. Понять, что сегодня означают эти слова для свободного гражданина свободной страны. К этому нас подтолкнули юбилейные даты минувшего года: двадцать лет новой России (события 1991 г.) и стопятидесятилетие со дня отмены крепостного права (1861 г.). Готовность, с которой откликнулись на наше предложение участвовать в дискуссии писатели и публицисты, горячность, с которой многие из них высказывали свои мысли, и, главное, разброс их мнений и оценок свидетельствует о том, что мы не ошиблись в выборе темы.
Бахыт Кенжеев. Три стихотворения«Помнишь, как Пао лакомился семенами лотоса? / Вроде арахиса, только с горечью. Вроде прошлого, но без печали».Владимир Васильев. А как пели первые петухи…«На вечерней на заре выйду во поле, / Где растрепанная ветром скирда, / Как Сусанина в классической опере / Накладная, из пеньки, борода».