Левитан - [76]

Прежде чем я решил, что все-таки прошение я ему напишу, он должен был пройти и через мое личное разбирательство. Сначала я должен был выбить из его головы привычку жаловаться на власть, которая его арестовала, при этом «навалив» на него все, что возможно. По поводу вранья сокамерникам и геройствований он ссылался на то, что «все так делают» и что «умный человек не дает сокамерникам повода для издевок». Потом я доказывал ему каждый пункт обвинения, один за другим, больше всего времени понадобилось на расследование поджога бедняка с многочисленной семьей и смерти двух несчастных детей. Он видел каждый поджог, всегда помогал при тушении, был деятельным членом добровольного пожарного общества, иногда проявлял себя при спасении людей, получил даже какой-то знак отличия за жертвенность.

Это длилось достаточно времени, чтобы бывший мнимый «крестьянский бунтовщик, Матия Губец» растаял до этой безликой фигуры душевнобольного злодея. Мы добрались и до мучений во время следствия, выбивания признания и «нечеловеческих страданий» борца за правое крестьянское дело. Здесь было еще тяжелее добиться признания в том, что сразу же в течение первого часа после ареста он рассказал все, что делал в прошлом году, поэтому его не надо было передавать в соответствующие органы, остальные исповеди были лишь делом обычных процедур и времени. Я последовательно разрушал образ «бунтаря», «героя» и в конце концов «мученика». Он был так потрясен, что не заметил, как все это не относится к составлению прошения. Во время «следствия» я, конечно, довел его до совершенно подчиненного состояния. Никто из сокамерников не удивлялся тому, что я им занялся, они были уверены, что с этим великим мятежником я разговариваю о возможности оспорить ложные обвинения. Я посвятил ему много прогулок, а также разговоров наедине — у окна и еще время, когда мы готовились к стрижке. Теперь было самое важное — определить внутренние побуждения, приведшие к действиям.

У его отца была двойственная натура, он напивался каждые десять или четырнадцать дней, тогда избивал всю семью, потом на следующий день или через день он раскаивался — в таком состоянии баловал детей, исполняя любое их желание. Мать в доме занимала незначительное положение. Так что в ребенке любовь к балующему отцу сменялась ужасом перед его свирепостью — и наоборот. Когда отец впервые обнаружил его в объятиях девушки, то случаем был пьян, избил обоих и, свински матерясь, их проклял. Его худшим воспоминанием было то, как мать послала его за отцом в кабак, где тот его напоил, а потом он должен был смотреть на драку, где отца зарезали ножом. Поскольку у каждого второго уголовника «тяжелая юность» (как и у проституток) и поскольку подобных историй из детских лет множество, я должен был каждый его рассказ хорошенько проверять. Кстати мне подвернулся его земляк, арестованный за утаивания урожая с полей, теперь в качестве наказания работавший у «садовников»; тот все эти исповеди полностью подтвердил, дополнив только, что поджигатель был известен как вежливый и приветливый человек, только по отношению к матери он был нетерпим и суров, хотя очень походил на нее лицом.

В тюрьме мы обнаружили и малых стукачей, о которых знали очень немногие. Вероятно, они не могли сказать администрации нет. Возможно также, что «герою» грозили раскрыть его настоящее лицо сокамерникам. Если бы я не был знаком с пироманией из сексологической литературы, я не докопался бы до психологических корней поджигательства.

Дело в том, что в глубине человеческой души не только семь вуалей, но к тому же еще несколько железных занавесов, за которые сам человек заглянуть не может.

Мне вспомнилась иллюстрация из Сексуального лексикона: дом объят неистовым пламенем, а двое малолеток онанируют, глядя на него из кустов поблизости.

Будучи стыдливым (а в тюрьме никогда не бывает так, чтобы все заключенные спали, и можно услышать любое движение в постели), для онанизма он использовал метод, которому научился в армии: член обвязывал тряпочкой, к которой была привязана нить с петлей, надевавшейся на большой палец ноги, и двигал пальцем. Подготовка происходила вместе с обматыванием тела тряпками из-за ревматизма. Человек, который лежит с обеими руками поверх одеяла, не онанирует. Сначала он утверждал, что при этом представляет себе голых женщин. Однако при вопросе — в каких позах — растерялся. Я тут же отчитал его за неискренность по отношению ко мне, его будущему благодетелю, но он клялся, что и действительно видит женщин, правда, не совсем голых. Потихоньку мы дошли до признания, «что они горят».

Теперь особых трудностей не возникало: когда он впервые прочел, как сжигали ведьм на кострах, тот у него поднялся. В пламени пожаров он много раз видел людей, в первую очередь женщин и детей. От женских криков на пожарищах ему ударяла кровь в голову. Больше он не будет поджигать, потому что видит, что можно жить и от воспоминаний и воображения.

Все это он рассказал психиатру? Где там! Тот ведь разболтал бы все полиции и суду, если не журналистам — и что бы сделали «эти свиньи»? Почему он тогда доверился мне? «Потому что вы — человек». Откуда он знает?