Левитан - [47]
Надзиратель собирал прямо по несколько камер вместе и водил их мыться в просторную душевую в подвале. Мы пришли слишком рано и должны были ждать. Там под душем и разыгралось представление, мной упомянутое. Почему у него был привкус Средневековья? Как говорит Хёйзинга о Средних веках в Бургундии, это время не было таким черным и мертвым, как нас учили либералы в школе. Это было время, полное красок и событий, в том числе интересных и весьма критичных хроник (удивительный Коммин, живая «Cronique scandaleuse»[39]), но у него — как у любого периода — был свой вкус. Когда какой-то король вошел в Париж, его шумно приветствовали. С высоты собора Парижской Богоматери к нему на веревке спустился ангел в образе живой хорошенькой девушки с крыльями. В фонтане посреди площади купались абсолютно обнаженные «три грации», из которых одна была страшно толстой, другая чудовищно тощей и третья с горбом. Здесь же, в этой душевой, под душами стояли одни горбуны — но у большинства члены и яйца были такими, что мы оторопели; тот «оккупационный деликт», что привык служить любой полиции, сказал: «А эти пристроились к ослам, когда бог члены раздавал!» Некоторые были настоящим фаллическим гротеском. Надзиратели тоже ходили на них посмотреть и смеялись. У одного был исключительно большой горб, тельце прижато к животу, из-под которого торчали две сухенькие ножки, но между ними висело что-то страшное: яйца как у быка, а на них настоящая труба, на несколько пальцев ниже, чем мошна, — она выглядела еще длиннее, поскольку была немного косматой — и заканчивалась кроваво-красной шишкой, — настоящая булава. Возможно также, что мужичку доставляла удовольствие теплая вода — да и наше таращенье его немного веселило. Он тщательно мыл себе эту булаву, намылил ее не менее трех раз — и неудивительно, что чем дальше, тем она становилась больше. «Будто улитку жуешь с сахаром — становится в два раза больше», — заметил вечный комментатор. Я не смог определить, откуда это знание об улитке. Вообще я замечал, что народ знает много жизненных истин, которые образованным людям и не снятся. Я понимал, что сифилитиков держат отдельно, но почему горбуны? Я получил следующее объяснение (от портного): «А вы не знаете, что прикосновение к горбуну приносит удачу? Ну и чтобы нам удача не улыбнулась, их держат отдельно и не пускают к нам».
Почему петух зажмуривается, когда поет? Потому что умеет петь без нот. Почему поросенок смотрит в землю? Потому что ему стыдно, что он из рода свиней. Скрипка поет невесте на свадьбе: Ты не знаешь, ты не знаешь, что это такая штука… А бас отвечает: Конец, конец… Крестьянин установил «бога» на перекрестке у своего дома и позвал приходского священника его освятить. Тот спрашивает: Дорого стал? А крестьянин: Да, я и не знал, что этот черт столько стоит. Еще я узнал о голубе, какой он циник. Сначала поет голубке: «какой длинный… какой длинный…», потом шажками приближается к ней, каждый раз кланяясь, потом наскакивает на нее и имеет, и опять с нее — засмеется «хе-хе-хе» и улетит. А как сделать красным белую точку на черном? Негру воткнуть в задницу красную редиску и откусить от нее. Не от вина, а от воды трактирщик богат. Парикмахер — первый после бога: Бог тебя сотворил, парикмахер — исправляет. Наибольшее количество палок получает вол, который больше всех тянет. Из маленького куста выскакивает большой заяц.
Все это относится к тюремному обучению. Даже манера разговора.
>Френцек: Пять месяцев меня моя не будет ждать. Я сказал ей, пусть дает другим, только чтоб ублюдка не нагуляла.
>Карли: И тебя не злит, что она с другими?
>Френцек: Я еще больше ее люблю.
>Карли: А она у тебя с ним играется?
>Френцек: Конечно. Я ее люблю за то, что ни один пес ничего не вынюхает. Моя мне, по крайней мере, рассказывает, а твоя за спиной над тобой смеется.
>Карли: Плохо, что пять месяцев не может ждать!
>Френцек: Пять месяцев! Даже пяти дней не может. А твоя будет тебя пять лет ждать, а потом пойдет с каким-нибудь без глаза и без ноги, да еще твои штаны для него с ней уйдут; он их сможет в два раза дольше носить — каждую штанину по отдельности протирать.
Любой пафос и любая сентиментальность в тюрьме считаются нарушением арестантского бонтона. Кто этому не научится в тюремной начальной школе, вскоре получит «неудовлетворительную оценку».
В то время для топки печи в мастерских использовали запас запрещенных книг, которые были забраны из старой тюремной библиотеки. (Отбор производил учитель, который после войны был ревностным партийцем, покуда жена не донесла о какой-то его деятельности во время оккупации. Однако и под арестом он разыгрывал из себя «передовую личность». Он даже отобрал первое у нас издание Гомера, «Илиаду», потому что там сзади был — список богов.) Я предпринял меры, чтобы самые интересные книги в печь попадали через нашу камеру.
Так что у меня была возможность просмотреть целый метр избранных сочинений Фомы Аквинского, о чем я и сегодня не жалею. Я изучал заголовки и не нашел почти ни одной области человеческой жизнедеятельности, которой бы труд не затрагивал. В гости ко мне приходили древние философы, Платон пришел целиком. Пришла «Утопия» Томаса Мора на немецком. Этот наш удивительный коллега-арестант, которого бог Генрих VIII велел уничтожить, был причислен к лику святых спустя несколько столетий — причисляли его те, кто в его время (или чуть раньше) подвергали гонениям любого мыслящего человека. Я никогда не узнаю, как среди этих книг очутилась
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.