Левитан - [20]

Шрифт
Интервал

3

Следствие длилось в течение нескольких месяцев, потом снова несколько месяцев ни одна живая душа не вспоминала обо мне. Напрасно я «тренировался», то есть готовился встретить каждый новый день по-особому, упражнял тело (приседаниями и наклонами) и дух (внутренними диалогами на всевозможные темы, которые, мне казалось, в стремительном водовороте жизни я проскочил), укреплял свою мораль (методом самовнушения — «я силен», «это несправедливо», «друзья борются за меня»), нивелировал депрессию (вожделением, тихим пением виселичных песен, передачами радио «Дыра» и играми, выдуманными мною на ходу, воображаемыми путешествиями и спортивными мероприятиями) и на всякий случай упражнялся в технике умирания (неправда, что только трусы много раз умирают в воображении); если для человека смерть не станет привычной, она может в самый торжественный момент жизни его чудовищно поломать. В фазе наивысшего преображения, большего, чем все развитие от червей и пресмыкающихся (если это развитие вообще было, отец Янез интересно заметил, что у обезьян в течение последних десятилетий не наблюдается ни малейшего развития; совсем не лишенной смысла мне кажется и теория о том, что некие более высоко развитые существа из космоса поставили эксперимент на неком виде животных — и сотворили человека). В преображении, именуемом по-домашнему «смертью», масса и энергия индивидуума, прежде именуемого живым человеком, превращается в массу и энергию падали. Однако и после клинической смерти в мертвечине происходят какие-то процессы, которые можно назвать органическими, живыми. И мысль, которую человек передает в космос — сам не зная как, — с ним не умирает. Вместе с тем человек в своем сознании тяжело избавляется от врожденного и привитого ужаса перед разрушением целостности своей физической и психической личности и их расхождением. Мы спокойно срываем цветочек и засовываем его в петлицу, хотя при этом инициируем ту же самую фазу преображения — смерть цветка.

Мысль путешествует по далям, глубинам, высотам, проникает в тайны, бежит — неуловимая и беспокойно пульсирующая, свободная и неугомонная. Ум работает, как механизм. А чувство примостилось в потрохах, никуда не двигаясь, жжет, трепещет — проклятый раб и тиран одновременно.

От ожидания неизвестного ужасно устаешь. Бесконечная отработка приемов без последующего использования. Атлетам тоже необходим отдых перед выступлением. Если они переусердствуют с тренировками, то проиграют соревнование. Если сбавят нагрузки — будут не способны выступать. Поэтому они заранее узнают день выступления, и тренер им профессионально расписывает ритм тренировок и отдыха, напряжения и расслабления. Я же занялся таким тяжелым спортом — передо мной, как видно, была олимпиада, — но когда, этого я не мог даже предположить. Она могла разразиться в любой момент.

На пятый или шестой месяц тренировок, ненастной ночью, когда в окно бились дождь и ветер, где-то около двух часов ночи в камере зажегся свет, дверь резко отворилась. Я сел, протирая глаза. Давай! Давай! Очень резкий голос. Тот дородный молодец с ледяными голубыми глазами. Я встал и надел пиджак, которым укрывался, когда было холодно (весна, осень, зима). Давай же! И мы вдвоем пошли через каких-то шесть решетчатых железных дверей согласно известному церемониалу, которым я уже хорошо овладел (вперед! стой! вперед!), по лестнице вниз, быстро, нервно. Свет, тишина, нигде никого, одни двери. Олимпиада, значит, началась. Во время ходьбы я чувствовал легкое одеревенение в членах и слюна исчезла во рту. Человек — чертовски плохой хозяин самому себе! Им играют страх, ужас, печаль, надежды, разочарования, желания, болезни, нервы — всё! И как только факиры и йоги добиваются полного владения собой? Конечно, от вожделения они отказываются абсолютно. А мы бы хотели сексуально общаться со смертью и изнасиловать судьбу.

Я напрягал мышцы рук, груди и живота и расслаблял их. Я пробовал глубоко дышать. Тот открыл большую железную дверь на первом этаже. Перед тем как она отворилась, я был уверен, что увижу ступени в подвал. Но показался — двор. Дождь и ветер. Сопровождающий сильным движением поставил меня слева от себя. Я должен был ступать рядом с ним по песку. Мы дошли до линии, прочерченной глубоко в песок. Потом я должен был шагать рядом с ним параллельно зданию. Из-за угла почти на десять метров был виден силуэт человека с автоматом, слабо поблескивавшим в свете прожекторов, расположенных на высокой стене. Сопровождающий неожиданно скомандовал: «Стой! Налево кругом!» Снова была линия на песке. Я повернулся. «Вперед марш!» И снова назад. И на другой стороне я заметил такой же силуэт с автоматом. Церемониал все-таки мне не был до конца ясен — только мелькнула мысль: вешать меня не будут, они меня расстреляют. Совсем ничего нельзя сделать? Стена высотой каких-то пять метров. Люди с автоматами каждый на расстоянии восьми метров, если не больше. Сопровождающий без оружия, но настоящий атлет. Заскрежетав зубами, я почувствовал, что у меня снова появилась слюна. Ноги немного отяжелевшие. Сопровождающий отошел к дому, облокотился о стену и командовал оттуда (стой! налево кругом! вперед марш!), а я маршировал на этом плацу и ждал, что будет. В голове у меня не укладывалось, зачем все это. Но по природе своей я ужасно любопытен. И поболтать люблю. Если меня сейчас убьют, жаль будет, что я не смогу никому рассказать о тайном церемониале перед умерщвлением! Кто бы мог подумать, сколько воображения у этих типов. Или они механически переняли у русских какую-нибудь из их практик? Наверняка! Дождь хлестал меня по лицу, ветер развевал волосы, но все это ощущалось мной будто где-то на самом краю сознания.


Рекомендуем почитать
Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Против часовой стрелки

Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.


Ты ведь понимаешь?

«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.


Этой ночью я ее видел

Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.


Легко

«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.