Левая Политика. Между выборами и забастовками - [44]

Действительно, если мы будем вслед за постмодернистами считать, что всё есть язык, всё есть дискурс, то для нас вопрос о названии станет «сутью проблемы». Логика капитана Врунгеля: «Как корабль вы назовёте, так он вам и поплывёт», конечно, по-своему хороша, но в реальном общественном движении название рождается, как правило, самой жизнью. И уж точно не является сутью проблемы.

Маркс и Энгельс взяли себе название «коммунисты», когда название «социалисты» использовалось различными мелкобуржуазными и реакционными политическими течениями. Партии II Интернационала носили название «социалистическая» или «социал-демократическая». Когда почти все из них растворили свой «левый миф» в «глобальном метаязыке» буржуазии того времени, фактически одобрив Первую мировую войну за прибыли капитала, Ленин снова предложил своим сторонникам взять название «коммунисты». Термины «большевизм» и «меньшевизм» вообще происходят от расклада голосов на одном из съездов российских марксистов того времени.

И вряд ли в этих названиях было что-то принципиальное. Они принимались, выдумывались для того, чтобы отличить одно вполне материальное, реальное движение от другого, а вовсе не для того, чтобы выстроить дискурс, создать симулякр или продуцировать миф. Постмодернисты же переворачивают всё с ног на голову.

В гносеологическом плане постмодернизм и представляет собой как раз тот самый «симулякр». Познавательная деятельность буржуазии в области философии нашла пределы своих возможностей. С тех пор как это произошло, буржуазная философия откидывает один за другим философские вопросы. В постмодернизме этот процесс лишь находит своё завершение. Теперь уже вовсе ни на один вопрос философии нельзя ответить. Более того, любой такой ответ будет отнесён к «тотализирующим дискурсам», которые прокляты во веки веков. Интеллектуальная философская деятельность теперь работает вхолостую. Ведь ни один серьёзный вопрос нельзя действительно решить, чтобы не задеть интересы правящего класса. Поэтому теперь философия не решает вопросы, а просто разглагольствует о том о сём, попутно запутывая те вопросы, которые были решены в рамках классической философской традиции, в особенности марксизмом. Например, полюбившийся Ильченко Бодрийяр осуществляет подмену Марксовой теории товарного фетишизма, основанной на центральной для марксизма концепции отчуждения, своей теорией «символического обмена». Выше мы уже цитировали, к каким выводам Ильченко приходит на этом пути. В общем, происходит то, что Дьёрдь Лукач назвал «разрушением разума», — сознательная и целенаправленная деструкция реальных достижений общественной мысли человечества, прежде всего диалектики и материализма.

К чему на практике приводит следование постмодернистской идеологеме? К отказу от вмешательства в реальную жизнь, от изменения общественных отношений, от революции. Если мир вокруг нас — это не материя, которая находится в движении, а текст, символ, знак, симулякр и т. д., то и задача левых не в практической революционной деятельности, а в бесконечном продуцировании мифов, дискурсов, конструктов и т. п., чем и занимается наиболее отсталая часть интеллектуальной левой, удовлетворённая своим существованием в академическом гетто на содержании у буржуазного государства. Задача не изменить мир, а объяснять его. Вернее, даже не объяснять, а интерпретировать…

Ильченко, к своей чести, понимает эту подмену. Но откинув вытекающий из постмодернистской логики вывод, он отказывается в методологической пустоте, а потому даёт рецепт на уровне «здравого рассудка», а не научной теории. Вывод, который может сделать совсем «зелёный» комсомолец, только что пришедший в движение и прочитавший в лучшем случае пару левацких газет.

Ильченко предлагает прибегнуть к «хорошо проверенному и, пожалуй, единственно эффективному сегодня средству — призыву к действию. И здесь важно не действие как программа-минимум или программа-максимум, не комплекс мер по борьбе с существующим режимом. Здесь важно действие как таковое».

«Что тут думать? Прыгать надо!» — рассуждал в известном анекдоте милиционер, оказавшийся ниже по своим умственным способностям, чем обезьяна.

Действие без программы, идеологии, тактики и стратегии — вот что может предложить нам мышление, воспитанное Бартом, Бодрийяром и Делёзом. Любая теория погружает нас в пространство переплетающихся дискурсов, где левый «миф» неизбежно проигрывает буржуазному. А потому — долой теорию!

Кому выгодна эта старая анархистская идея, пересказанная птичьим языком философии постмодерна? Боюсь показаться невежливым, но должен сказать, что точно не пролетариату и угнетённым, которые, по мнению Ильченко, превратились в «молчаливое большинство» и «массу трудящихся».

Так что, товарищи и господа, давайте определяться. Или вы марксисты или постмодернисты, постпозитивисты, экзистенциалисты, герменевтики и т. д. И этот выбор будет не просто делом вкуса или выбором дискурса — это классовый выбор, выбор стороны баррикад в идеологической форме классовой борьбы.

ЗА ГРАНИЦЕЙ

Франция: от выборов к забастовкам

Олеся Кирчик