Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов - [35]

За окнами ресторана искрилось и сияло море. Они миновали часть какого‑то острова, группу руин, развалины крепости, колонны храма, две фигуры на холме. Чайки реяли в воздушных потоках подле судна. Это, сказало море. Только это. Что? — подумал Воаз–Иахин. Кто? Кто выглядывает из глазниц на моем лице? Никто, сказало море. Только это.

— Спасибо, — поблагодарил Воаз–Иахин, обслужив мать и отведя взгляд от ее груди.

Той ночью он вновь отправился в каюту девушки.

— Подожди, — остановила она его, когда он принялся стаскивать с себя одежду. — Я хочу прочесть тебе мои стихи.

— Я раздеваюсь просто для удобства, — сказал Воаз–Иахин. — Я могу слушать и без одежды.

— Хорошо, — сказала она и вытащила из ящика толстую папку. Море и небо снаружи слились в одну черноту, корабль оставлял за собой фосфоресцирующую волну, гудели машины, жужжали кондиционеры, лампа у койки бросала на все мягкий свет.

— Они в большинстве своем без названий, — сказала девушка и начала:

Смоль скал вскипает в нетях неба,

Лишь смоль, неба нет над

Далью дольней, извитой

Реки багреца, утл, черен мой

Челн, мертв

Груз–Бог, гнетет

Лодку, слеп глаз.

Слеп идол отца меж ляжек…

— Черт, — вырвалось у Воаз–Иахина. — Опять отец.

… Лиши плевы смерть, осемени

Мой разгром, восстань из ничего,

Возжелай дочь.

Лот был опоен, соль

Жены за спиной, столп

В пустыне. Камень — мой лот, мертв

Кормщик–Бог.

Слепец,

Зри

Звезду.

— Что думаешь? — спросила девушка, окончив читать.

— Не хочу думать, — ответил Воаз–Иахин. — Можно, мы немножко не подумаем? — Он стянул с нее майку, стал целовать ее груди. Она вывернулась из его объятий.

— Это все, чего тебе от меня надо? — воскликнула она. — Схватить и оттрахать?

Воаз–Иахину удалось укусить ее за бок, но с меньшей убежденностью. Она сидела без движения и казалась совсем ушедшей в свои мысли.

— Ты красивый, — произнесла она, взъерошив его волосы. — А я красивая?

— Да, — признал Воаз–Иахин, расстегивая ее джинсы. Она перекатилась на другую сторону, не дав ему доделать начатое.

— Никакая я не красивая, — сказала она, переворачиваясь на живот и листая свою папку. — Ты так говоришь, потому что хочешь трахаться. Не предаваться любви, а именно трахаться. Я для тебя никакая не красивая.

— Идет, — согласился Воаз–Иахин. — Ты для меня никакая не красивая.

Он спрыгнул на пол и натянул брюки.

— Вернись сюда, — сказала она. — Ты и это не всерьез.

Воаз–Иахин стащил с себя брюки и вскарабкался наверх. Лежа рядом с ней, обнаженной, он взглянул ей в лицо.

— Вот теперь ты очень красивая, — сказал он.

— Черт, — произнесла она и отвернулась. Она так и лежала с повернутым в сторону лицом, недвижная, пока Иахин–Воаз пытался что‑то с ней сделать.

— О! — выдохнула она вдруг.

— Что с тобой?

— Ты делаешь мне больно.

Воаз–Иахин потерял эрекцию, вытащил.

— Черт возьми, — выругался он с досадой.

— Дочерям положено привлекать отцов сексуально, — сказала она, когда он надувшись лежал рядом, — но не мне. Он тоже не находит меня красивой. Однажды он сказал мне, что мальчики будут любить меня за мой ум. Все‑таки никудышный он какой‑то.

— Господи! — произнес Воаз–Иахин. — Меня уже тошнит от этих отцов!

Он уселся, свесив ноги с края койки.

— Не уходи, — попросила она. — Черт возьми, неужели я должна вымаливать каждую минутку нормального человеческого общения? Неужто я должна платить собой за каждую минуту твоего внимания? Ты что, не можешь поговорить со мной по–человечески? Дать что‑нибудь еще, кроме своего члена? Ты и его не даешь — ты только берешь.

При этих словах Ваоз–Иахин почувствовал, как он стремительно, точно на ракете, отдаляется от своего детства. Точно наущенный древним знанием, он понял, что невинность и простота ушли из его жизни. Он застонал и откинулся на подушку, уставившись в потолок. Лила ушла в прошлое, он никогда не обретет ее вновь.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил он.

— Поговори со мной. Будь со мной. Будь со мной, а не с одной моей частью.

— О Господи, — простонал Воаз–Иахин. Она была права. Он был не прав. Он никогда не хотел быть с ней. Он просто почувствовал, что она не возражает, а ему нужна была девушка, к которой можно было бы прижаться, просто кто‑то без имени. Но у всех были имена. Он проклял свое новое знание. Он знал эту девушку всего несколько дней, и за это короткое время он успел понаделать столько ошибок, сколько иные не сделают за всю жизнь. У него возникло чувство, что они с ней в одной связке на холодном отвесном склоне. Невыносимая усталость овладела им.

— Что? — встревоженно спросила она, глядя на него. — Что случилось?

Воаз–Иахин глядел в потолок, вспоминая Лилу и первую ночь с ней на крыше, яркие звезды, ощущение того, что тебе просто хорошо, и ты ничего не знаешь. Лев вошел в его сознание и тут же пропал, оставив вместо себя пустоту, что понуждала его идти вперед.

— Чем ты хочешь заниматься? — спросила девушка. — В смысле, не сейчас. Вообще, в жизни.

Чем я хочу заниматься? — повторил Воаз–Иахин про себя. Я хочу отыскать своего отца, чтобы сказать ему, что мне не нужна его карта. Карьерой это не назовешь.

— Черт, — произнес он вслух.

— Да ты интеллектуал, — отметила девушка. — Настоящий мыслитель. Попробуй выразить себя через слова, так, для новизны.