Лев Толстой о величии души человеческой. Путь Огня - [60]

Говорят: не думай о смерти – и не будет смерти. Как раз наоборот: не переставая помни о смерти – и будет жизнь, для которой нет смерти. [18]

…Бояться смерти не надо. Надо о ней думать как можно чаще: это облагораживает человека и часто удерживает его от падения. [19]

Самые лучшие люди – дети, свежие оттуда, и старцы, готовые туда. [20]

Поразительна непредвиденность людей, когда мы едим из жадности вредное, зная, что будем страдать, поразительна и непредвиденность проматывающих именье, но так же удивительна непредвиденность людей, не думающих о смерти и потому не думающих о жизни. [21]

Смертей так много и так обыкновенно и естественно – смерть, что пора бы к ней привыкнуть и думать только о смерти, чтобы она застала нас за доброй жизнью. [22]

…О смерти стараюсь не забывать и готовлюсь к ней так, как иначе не умею готовиться: стараясь получше жить. [23]

Об одном знакомом:

«…Меня всегда удивляла в нём боязнь смерти. Я не мог понять, как он не боится бояться смерти». [24]

Талисман (…), претворяющий печаль в радость, для меня есть главное – память о смертном часе. [25]

Я живу прекрасно и могу смело рекомендовать всем следующий и единственный рецепт для этого: готовиться умереть. Чем более готов умереть, тем лучше жить, тем легче и расстаться с жизнью, и оставаться в ней. [26]

То, что срок нашей земной жизни не в нашей власти и всякую секунду может быть оборван, всегда забывается нами, и ничто больше этого забвения не извращает нашей жизни. [27]

…Сознание присущности смерти, возможности ежеминутного наступления её есть самое нужное условие жизни, (…) без этого сознания жизнь не может не быть бессмыслицей с постоянной возможностью отчаяния при воспоминании о смерти. [28]

Когда стар становишься, удивляешься, как это люди не думают о смерти. Следовало бы детям (…) внушать о ней, а её скрывают, как хождение на час. Если бы думали о ней, видели бы, что она неизбежна. Тогда смысл жизни другой становился бы, не жили бы одной телесной жизнью, которая кончается. Искали бы другого смысла, который со смертью не кончается. Жили бы нравственно. [29]

Тому, кто верит, что жизнь не началась с рождения и не кончится со смертью, легче жить доброй жизнью, чем тому, кто не понимает этого и не верит этому. [30]

Одни люди верят, что они – сыны Бога и что жизнь их не кончается смертью тела; другие же не верят ни в какую другую жизнь, кроме телесной.

Кто будет лучше работать в доме: сын ли хозяйский, который знает, что он навсегда останется в доме, или наёмный работник, который нынче здесь, а завтра расчёлся и ушёл?

Как хозяйский сын будет заботиться об отцовском деле, так и человек, если он верит в вечную жизнь, будет стараться делать дело Божие, а не одно своё, и будет служить благу общему, и найдёт своё благо; человек же, не верующий в жизнь вечную, будет служить только себе и потому будет разрушать и благо общее, и не найдёт и своего блага. [31]

Вспоминать о смерти значит жить без мысли о ней. О смерти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с сознанием её постоянного приближения. [32]

Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся, – можешь ли отлепиться. Тогда только и делаешь хорошо то дело, которое делаешь.

Ожидание смерти учит этому. [33]

Думать о смерти нечего, но жить надо в виду её. Вся жизнь тогда становится торжественна, значительна и истинно плодотворна и радостна. В виду смерти мы не можем не работать усердно и потому, что она всякую минуту может прервать работу, и потому, что в виду смерти нельзя работать то, что не нужно для всей жизни, т. е. для бога. А когда так работаешь, жизнь становится радостной, и нет того пугала – страха смерти, которое отравляет жизнь не живущих в виду смерти людей. Страх смерти обратно пропорционален хорошей жизни. При святой жизни этот страх – ноль. [34]

Все наши поступки разделяются на такие, которые имеют цену перед лицом смерти, и такие, которые не имеют перед нею никакого значения. (…) Мы все находимся в положении пассажиров парохода, приставшего к какому-то острову. Мы сошли на берег, гуляем, собираем ракушки, но должны всегда помнить, что когда раздастся свисток, все ракушки надо будет побросать и бежать поскорей на пароход. [35]

Человек, зная, что он умрёт через полчаса, не будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые, может быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса? Перед смертью и перед настоящим времени нет. [36]

Как путешественник, подходя к цели путешествия, хотя и продолжает так же идти, как он шёл сначала, невольно думает только о том, что ожидает его, так и мы, подходя к той двери в другую жизнь, которой так пугали нас, называя её смертью, и которой мы так боялись, когда она была далека от нас, не можем не думать о ней, хотя и не перестаём делать то же, что делали и тогда, когда она была далека от нас. Мне эта близость теперь только приятна. Она отдаляет от меня всё пустое, не нужное и даёт особенную прелесть и значительность тому, что делается. [37]

…Чувствую близость – не смерти (смерть скверное, испорченное слово, с которым соединено что-то страшное, а страшного ничего нет) – а чувствую близость перехода, важного и хорошего перехода, перемены. (…) Такое состояние близости к перемене очень, смело скажу, радостно. Так ясно видишь, что нужно делать, чего не нужно. [38]