Лев Спарты - [44]

Проделав это, он опять упал на землю, и остался лежать недвижимо. Когда он вновь смог повернуть голову, то увидел как по земле в нескольких ярдах от него побежали языки пламени. Его факел угодил в копну соломы, которая занялась за несколько секунд. Персы, рвущиеся изрубить жалкую кучку спартанцев, не замечали ничего, пока не услышали крик запоздавшего соплеменника, который попытался тушить огонь своим плащом. Подразделение бессмертных, подошедшее в проход последним, наткнулось на трех или четырех воинов, которые пытались погасить пламя.

Красные языки отплясывали дикий беспорядочный танец между их ногами, подбираясь к людям, которые скопились перед ними в глубине прохода.

Проход начал заполняться едким черным дымом.

Прошло какое-то время, прежде чем передние ряды бессмертных осознали угрозу с тыла. Уделяя все свое внимание сверкающим мечам спартанцев, они дрались с уверенностью, что сзади подходит подкрепление… пока не услышали дикие вопли и не увидели дым. А потом в их шеи дыхнула жестокий жар.

Спартанцы не снизили темп убийства. Смертоносные металлические языки высовывались и вонзались в плоть бессмертных. Теперь спереди персам угрожала смерть от меча, а сзади к ним приближалась огненная стена.

Один перс из переднего ряда с широко раскрытыми глазами повернулся и попытался пробиться из этого ада. Прежде, чем он успел пробраться сквозь ряды своих товарищей, его зарубил спартанец. И когда передняя линия дрогнула и повернулась, спартанцы в очередной раз пошли вперед. Они бросились в яростную контратаку, прокатившись по грудам мертвых персов, уничтожая охваченных страхом, мечущихся по проходу бессмертных. Теусер с трудом различал происходящее. Дым обжег ему ноздри и едким комом встал в глотке. Пламя превратилось в огромную, сверкающую, окаймленную дымкой красно-желтую занавесь, заставляющую содрогаться небо и горы.

Сквозь оцепенение, вызванное его собственной болью и потерей крови, он видел людей, сгорающих живыми факелами среди огненных языков. Он различал персов, которые прыгали сквозь огненную стену, пытаясь спастись от жестоких спартанских мечей. Некоторым это удавалось, и они, ковыляя и спотыкаясь, устремлялись на Малийскую равнину. Но значительно больше было других, подраненных наседающими спартанцами, которые, угодив в разыгравшееся пламя, сгорали в нем заживо.

Теусер попытался протереть глаза, но даже это движение оказалось мощным ударом по его сознанию. Он мигнул и попытался оторвать от земли голову, чтобы до последнего момента видеть, что происходит; потом мир растворился в переливающемся кошмаре пляшущего пламени и огромных черных клубов дыма, который с жадностью накинулся на него, сдавливая горло и стискивая мозг.

Я был рядом, когда он очнулся. При свете разбрасывающего искры факела мы положили его около одного из горячих источников и со всей возможной осторожностью сняли с него доспехи. Даже в бессознательном состоянии его била дрожь, вызванная холодом, идущим от его ног к голове. Я завернул его в его же плащ, а потом приказал илотам принести огонь и железо.

Дым все еще тянулся вдоль прохода, в воздухе стоял смрад жженой плоти. Именно он первым проник в мозг Теусера, когда тот пошевелился, застонал и попытался прийти в себя.

Я промыл его рану с помощью куска ткани, смоченного в горячей воде источника.

Теусер открыл глаза. Несколько мгновений он всматривался в темноту неба.

– Это ночь? – прошептал он. – Это ночь… или этот дым…

– Это ночь, – заверил я его.

Дрожащий свет факела прочертила тень. Это Леонид склонился над юношей.

Я сказал:

– Кость цела, но мышцы полностью разрублены. Я должен немедленно прижечь рану железом.

Леонид посмотрел в лицо Теусеру, и Теусер узнал его. Они улыбнулись.

Я взял в руку железо.

В колышущийся круг света вошел гоплит и поклонился Леониду. Они говорили несколько секунд, и по лицу Леонида я понял, что это был разговор о важном. Но я не пытался узнать, о чем шла речь. Все мое внимание было обращено на лежащего передо мной Теусера.

Леонид повернулся. Проходя мимо меня он произнес:

– Спаси его, Мегистий. Греции нужны такие люди.

И ушел. В тишине я приложил железо к сочащейся ране Теусера, раздвинув ее своими пальцами. В его глазах сверкнула агония, зубами он впился в губу с такой силой, что показалась кровь. Но он не проронил ни звука. Запах обожженного железом мяса смешался с вонью, несущейся из почерневшего прохода. Он был в сознании еще несколько дерзких секунд, а потом забылся опять; его истерзанные губы почти сложились в улыбку, словно сквозь вуаль агонии он продолжал наблюдать за разгромом персов.

XVII

Этой ночью молнии прорезали небо, а ревущие удары грома отразились эхом в горах. Из мечущихся волн, вставших на дыбы под плетью ветров, пришел афинянин Фемистокл, чтобы посоветоваться с Леонидом.

Они сидели у стены в неровном свете лагерного костра в окружении обессиленных спящих спартанцев, которые завернулись в плащи и положили под головы щиты, заменившие им подушки.

Фемистокл, его туника и плащ были мокрыми от морской воды, подсел поближе к огню. От его одежды поднимался пар. Когда далекий раскат грома прогремел огромным барабаном за горами, он кивнул головой в том направлении и улыбнулся.