Лев Спарты - [31]

Ксеркс захлебнулся от ярости. Он махнул рукой, солдаты вздернули дезертира на ноги и оттащили прочь.

Гидарн мрачно взглянул на Демарата.

– Хватит, – выдохнул Ксеркс. – Греки переполнили чашу моего терпения! С этого мгновения им не будет никакой пощады. Они не нужны мне как рабы. Мы не будем брать пленных. Я хочу видеть их только мертвыми… всех мертвыми… мертвыми.

Он столкнул свое тело с трона и сошел вниз, оказавшись на одном уровне с остальными. Все отпрянули от него. Демарат съежился, ожидая, что царь сейчас причислит его к остальным грекам и прикажет оттащить прочь. Но Ксеркс не видел его. Он прошел к своему шатру, два стража спешно приподняли украшенные драгоценными камнями полы у входа.

Никто не решился последовать за ним. Только Артемизия, подобно гибкому животному, скользнула мимо отупевшей группы испуганных мужчин и зашла в шатер вслед за царем.

Рабы распростерлись ниц, спрятав свои лица. Когда Ксеркс пихнул одного и прокричал: "Прочь, все – прочь отсюда!", они выползли наружу и убежали в страхе, что он передумает и начнет жестоко срывать на них свой гнев.

Царь бросился на кучу богато вышитых подушек. От этого ему не стало легче. Он вскочил опять, все еще беснуясь, потом присел на низкий диван.

Артемизия, ни слова не говоря, опустилась рядом.

– Ты посоветовала мне ждать, когда греки выйдут на равнину, – прорычал Ксеркс. – Вместо этого, они игнорируют меня, и это – худшее из оскорблений! Клянусь, я уничтожу Леонида. Я должен утопить Грецию в крови, чтобы отомстить за свою честь.

– Тогда напади немедленно, пока они не успели восстановить стену и привести в пролив новые корабли.

Ксеркс хлопнул в ладоши. У входя проявился раб и поклонился до земли.

– Пусть генерал Мардоний предстанет перед царем.

Раб неслышно исчез. Снаружи доносился трепет и бормотание великой армии, которая никогда не успокаивалась полностью, даже ночью.

Эти звуки вселяли уверенность, они говорили о присутствии рвущейся на свободу, пульсирующей силы. Ксеркс повернулся к Артемизии и обуздал свою злость. Произнесенные им слова прозвучали мягко, почти с чувством удовлетворения.

– С этого мгновения я забуду слово "милость". Я буду уничтожать всех греков, которые попадутся мне на глаза. Отправляйся-ка лучше домой, Артемизия. Война – не женское дело.

– Как и управление боевыми кораблями, – улыбнулась она. – А ведь я командую пятью лучшими в твоем флоте. Для моих воинов я не женщина, а адмирал.

Гнев Ксеркса пошел на убыль. Он выдавил смешок.

– Не женщина? Ты тревожишь меня. Как могут слепцы ходить под парусами?

Прежде, чем она успела выдать ответ, скрытый в затемненных уголках ее алого рта, в шатер вошел Мардоний и начал делать поклон.

Ксеркс сделал ему знак, чтобы он распрямился.

– Мардоний… Завтра на рассвете мы захватим проход и пойдем дальше. Пусть воины отдохнут этой ночью, а завтра убей всех женщин, которых они привели с собой. В Афинах и Спарте этого добра достаточно, мне нужно, чтобы они захотели поскорее до них добраться.

– Все будет исполнено, господин.

– Ступай.

Мардоний поклонился и попятился из палатки.

Горячая кровь заструилась по жилам царя. Он отдал приказы, его приказы будут выполнены, армия двинется вперед… а умирающие женщины на Малийской равнине пусть утешаются мыслью о том, что все греческие мужчины вскоре тоже умрут.

Он заметил, что Артемизия смотрит на него и улыбается.

– Твой приказ касается всех женщин?

– Да, – нежно произнес Ксеркс. – За исключением адмиралов. У них нет таковых ни в Спарте, ни в Афинах.

Бьющая в его висках кровь была эхом пульсирующей мощи его армий снаружи – дышащих, живущих, преисполненных похоти мужчин, женщинам которых осталась всего одна ночь сладкого безумия, после которой на них падет тяжесть его приговора. Он, Ксеркс, обладает властью над жизнью и смертью. Скоро эта власть распространится на Европу после того, как он войдет в Грецию и оставит ее в руинах. Скоро солнце не будет заходить над землями, попираемыми его пятой. И везде, куда ему вздумается отправиться, за ним последует Артемизия, готовая доставить ему удовольствие.

Он охватил руками ее горло, словно изготовившись ее задушить. Она обнажила зубы и рассмеялась ему в лицо. Когда он попытался расстегнуть ее тяжелый военный плащ, Артемизия увернулась от него. Он поймал ее – для маневра не понадобилось особой ловкости – и его руки нашли для себя более неотложное и увлекательное занятие. А потом она стала податливой, перестав быть царицей и адмиралом.

В Спарте царица Горго помолилась и совершила возлияния в храме Геры. Она оставалась в нем, пока из внешнего мира в храм не начала вползать темнота, а потом направилась к носилкам. С земли поднялись отдыхавшие илоты; в это мгновение через столб лунного света промелькнула завернутая в плащ тень, не принадлежащая никому из ее прислуги.

Горго замерла, готовая отразить нападение или подозвать илотов.

– Горго..

Королева напряглась. Она узнала голос, а потом лунный свет осветил даже чересчур знакомые черты лица.

– Лампито… что привело тебя сюда?

– Я знаю, что после ухода Леонида ты каждый день здесь молишься и приносишь жертвы.

– Тебе что до этого? – у Горго были все причины опасаться Лампито и злобы, которая должна была наполнять ее сердце.