Лев Спарты - [24]

– Конечно же нет, – согласился Ксенафон. – Но мы должны выждать. Время объявления нашего решения – вот, что важно. Если Фемистокл узнает, что мы не посылаем наших воинов в Фермопилы, он может объединиться с Ксерксом против нас. Но если мы позволим Леониду с его охраной добраться до места, все подумают, что мы готовимся к сражению, и афиняне тоже выступят. Они будут обречены, а мы сможем послать сообщение Леониду, чтобы он отступил. После того, как афиняне ввяжутся в бой, мы можем предоставить им самим вершить свою судьбу. Обещаю тебе, мы выведем наших людей из Фермопил прежде, чем их успеют атаковать.

Леотихид какое-то время сидел молча. Ксенафон хлопнул в ладоши, и слуга принес новую бутыль с вином. Когда чаши в очередной раз были наполнены до краев, Леотихид потянулся и низким голосом произнес:

– Я могу положиться на твое обещание?

– Наши люди так же дороги мне, как и тебе, – ревностно ответил Ксенафон. – Они спартанцы, и я хочу увидеть, как они вернутся домой. Они прекрасные воины, которые нужны здесь, чтобы драться на своей собственной земле. Расслабься. Ни один спартанец не будет более послан в Фермопилы, а те которые сейчас направляются туда, будут дома еще до того, как начнется резня.

Двое мужчин подняли чаши и выпили. Ксенафон исподтишка бросил взгляд на Лампито. Ее темные глаза превратились в полные тайн озера. Она подняла чашу, но подержала ее несколько секунд перед собой, прежде чем пригубить.

Он мог представить себе тост, который она про себя произнесла. За погибель Леонида, который бросил ее и женился на другой. Как же медленно и задумчиво она пьет, наслаждаясь вином и мыслью о его смерти. И когда все кончится, с какой радостью она выпьет при виде одетой в траур Горго.

Вмешивающийся во все Леонид сам заварил катастрофу, которая вот-вот его настигнет. После того, как он исчезнет, политическая игра намного упростится. Спарта будет спасена мощью дипломатии, а не порывистым насилием.

Они пили опять и опять. И Лампито подолгу всматривалась в свою чашу.

IX

Я, Мегистий, уже давно обитаю в земле теней, и мне ведомо о ней все – я знаю где лежат поля и струятся ручьи Аида, как устроены разум и дух, создавшие эти реалии и нереальности вечности. Но те столетия, которые прошли для меня здесь, не помнятся мне с такой же отчетливостью, как те несколько дней, что мы провели, обороняя Фермопилы. Стоит мне о них подумать, как я опять переношусь туда. Там, находясь между жизнью и смертью, мы показали, на что способны; там прошлое встретилось с будущим, там наше прошлое сотворило будущее мира.

Фермопильский проход узок. Это всего лишь полоска земли между горами и морем, и на самом узком его участке едва хватает места для проезда колесницы. На западе он выходит на Малийскую равнину, откуда мы ожидали появления персов; к востоку от него лежат земли Локриды и Фокиды.

А вот и теплые ключи, которые и дали имя самому проходу. А за ними – разваливающаяся стена, возведенная жителями Фокиды для защиты от вторжения из Фессалии.

Мы дошли от Спарты до Фермопил за три дня. Мы перевалили через горы и пересекли иссушенные солнцем равнины. Прохладный воздух поросших лесом долин казался нам благословенным; каменистые горные склоны были проклятьем для наших ног. Отдыхали мало. Нас подстегивала мысль о том, что Ксеркс мог послать вперед войска, которые успеют занять проход раньше нас. И мы опоздаем. Встретившись с ним на открытой равнине, мы бы дорого отдали свои жизни, но эта сделка не была бы выгодной для Греции.

На марше к нам присоединялись другие. Прошел слух, а следуя инструкциям, полученным от Леонида, я сам выступил в роли организатора распространения этого слуха, что мы – всего лишь авангард основных сил Спарты. Вот все и спешили пополнить наши ряды. Из городов Аркадии, из Коринфа и Микен собирали мы гоплитов и их слуг. При приближении к цели нашего похода к колонне примкнули обитатели Фокиды и Локриды, намеревавшиеся защищать свою землю, лежащую на пути царя Персии.

Наши прекрасные красные плащи покрылись пылью. Многие вьючные животные пали, а некоторых пришлось оставить по дороге. Илоты по ночам уползали из лагеря, и кое-кто из них не вернулся. Но мы продолжали идти. Когда наши ноги немели от усталости, мы по-прежнему посылали их вперед; со временем нам стало казаться, что мы уже никогда не сможем остановиться. Наши лица опухли от солнца и укусов насекомых, но мы продолжали смотреть вперед, видя еще один ручей, который нужно перейти, раскалившуюся на солнце равнину или холмистую гряду, через которую нужно перевалить.

И только когда мы потеряли способность о чем-либо думать и что-либо ощущать, перед нами открылась прибрежная равнина. Мы спускались по Локриде к мерцающей воде. На другой стороне пролива, в десяти милях от нас, из тумана в небо поднимались темно-бурые скалы Эвбеи.

Леонид, Агафон и Пентей шли во главе колонны. Они задавали темп, и они сохранили его даже тогда, когда мы пошли по прибрежному песку.

– Если мы будем идти всю ночь, – произнес Агафон резким хриплым голосом, – то достигнем Фермопил на рассвете.

Мы развернулись и направились вдоль кромки воды, утоляя жажду и подставляя лицо легкому освежающему бризу. Ослепительное отражение солнца заставило нас отвернуть головы и смотреть на сгорбленные дикие горы.