Лев Спарты - [22]

– Мы пройдем маршем, – ликующе произнес Ксеркс, – на Малийскую равнину и станем лагерем перед Фермопилами. Там мы подождем, пока наш флот не возьмет под контроль Эвбейский пролив, а греки не пришлют мне знаки покорности. Они сделают это, как только увидят, что спартанская армия не торопится в северную Грецию.

– Но располагаем сведениями, что спартанцы пообещали Афинам…

– Что бы там они не обещали, им этого не выполнить, – заявил Ксеркс. – Демарат послал тайного посла в Спарту, который должен все устроить.

Сомнения охватили Гидарна.

– Разумно ли доверять грекам, мой господин?

– Нет, – рассмеялся Великий царь. – Вот почему я послал с ним моего кузена. Если они смогут помешать Афинам и Спарте объединиться, игра будет выиграна: мы поднимем Грецию на нашем копье как ягненка на вертеле.

– Удачное сравнение, мой господин.

Ксеркс теребил бороду. Его соколиные глаза, глубоко посаженные на темном орлином лице, видели перед собой не армию, а нечто большее. Хорошо прожаренное мясо, размышлял он, ест тот, кто не торопится. Когда Греция окажется у меня в руках, можно будет приступить к окончательному решению проблемы. Клянусь, ни один грек не останется в живых. На это уйдет время, но это должно быть выполнено: ни один грек не останется на этом свете, чтобы пятнать собой полотно истории!

Наши триста воинов вышли из Спарты ему навстречу.

Какой же бравый вид являли они в начале марша в своих играющих на солнце алых плащах. За ними следовали илоты, ведущие вьючных лошадей, груженных едой, доспехами и оружием. Нашелся также конь и для такого хилого старика, как я – им мог понадобиться мой совет, да и мне хотелось быть рядом с ними в этот час испытаний.

Какое-то время нас сопровождали городские мальчишки, которые прыгали и носились вокруг колонны. Работающие в поле мужчины распрямлялись и провожали нас долгими взглядами. Потом мальчики потянулись назад, а работающих в поле становилось все меньше и меньше. Вскоре вдоль дороги остались лишь отдельные фермы.

Темп марша был постоянным. Выдавая настойчивую, бодрую мелодию, флейты посылали людей вперед.

Леонид не ошибся, предположив, что по пути к спартанскому отряду будут присоединяться другие. По мере приближения к Коринфу местные подразделения спешили нам навстречу с уверениями в верности и просьбами принять над ними командование. Никому не было отказано и, когда мы прошли по перешейку, в наших рядах находилось не менее трех тысяч. Пелопонесцы примкнули к нам, восемьдесят человек пришло из Микен. Здесь были коринфяне и флиасийцы, жители Лаконии… и отряд нерешительных фивян. Последние попали к нам под давлением Леонида, который не единожды слышал, что жители Фив хотят послать Ксерксу дары и заверения в покорности и прекратить любое сопротивление. Поэтому он предложил им принять участие в войне, чтобы вся Греция увидела, на чьей стороне они выступают.

Далеко не все бойцы были воинами спартанского калибра, но Леонид был благодарен им. Он уважал их дух; со спартанцами в качестве примера они не струсят перед лицом врага. Только фивянам нельзя было доверять полностью; он хитроумно позаботится, чтобы их использовали в сочетании с другими подразделениями. Какие бы предательства не зрели в глубине, внешне Греция будет выглядеть единой.

Одним из мужчин, которые сквозь пыль следили за продвижением колонны, был Теусер.

Как ему хотелось надеть снаряжение гоплита! Его память сохранила вес плаща, переброшенного через руку; он почти верил, что скоро опять возьмет в руку копье, ударит им в щит и сойдется лицом к лицу, но не с товарищем, а с настоящим врагом, потянувшись за своим коротким мечом…

Если бы он скатился по склону и взмолился взять его с собой, они выгнали бы его и плюнули бы именем его отца ему в лицо.

И все-таки его переполняла гордость, когда он наблюдал за ними.

Далеко внизу они были маленькими, но великолепными. Он приготовился к смерти, сидя у отвесной пропасти с рекой на дне. Он собрался уже сделать тот прыжок, который должен был покончить его счеты с жизнью, но каким-то образом те идущие от сердца слова, которые он сказал несчастной женщине и ее мужу, продолжали звенеть в его голове, и он так и не смог сделать последний шаг в бездну. Он шел целый день, питаясь оливками и дикими ягодами, утоляя жажду в горных ручьях. Теперь он смотрел на людей, которые были ему братьями, и потребность смыть кровью свой позор опять навалилась на него с новой силой.

Быть может, они убьют его, если он приблизится. Чем бродяжничать, пусть уж лучше будет так. А если он попросит у одного из гоплитов меч, чтобы броситься на него, неужели ему откажут? Скорее всего – да: умереть на мече почетно, а ему было отныне запрещено даже думать о чести.

– Теусер.

Голос из прошлого. Он напрягся, не в силах поверить, что уже страдает галлюцинациями, вызванными одиночеством. Прошлой ночью он пытался обнять Эллу во сне, прекрасно понимая, что она ему только снится. Слышать ее голос наяву было для него слишком большой мукой.

– Теусер…

Лучше умереть, чем еще раз услышать этот сладостный, навсегда потерянный голос.

Он прекратил наблюдать на марширующими гоплитами и катящимся за ними обозом и увидел ниже себя Эллу, карабкающуюся вверх с огромной связкой в руках. Теусер прищурил от яркого солнца глаза. Если он двинет головой – она исчезнет. Если он протрет глаза костяшками пальцев – ее видение пропадет. Но она продолжала подниматься, становясь по мере приближения все более и более реальной.