Летят сквозь годы - [34]

Хорошо, что среди веселья вечера Ира Каширина прочитала сочиненную ею «Поэму о полке».

Таня отличалась способностью запоминать стихи. Поэма всем понравилась. Ире горячо аплодировали. Тане особенно пришлись по душе строки, посвященные Бершанской и Рачкевич:

А наш командир, комиссар — это люди,

К которым привязаны мы навсегда.

И чтоб ни случилось, и где мы ни будем —

Любовь у нас к ним не сотрут и года.

Нет, кажется, женщины более скромной,

Чем наша майор, командир боевой.

В работе, в делах напряженных, огромных

Прекрасный товарищ — простой, волевой.

Мы все ее любим. И каждая тайно

Мечтает спасти ее в жарком бою.

Без шума и пафоса, будто случайно,

Отдать за нее жизнь и силу свою.

Таня даже немножко позавидовала Ире: вот как сумела она выразить всеобщие думы и чувства! А тут в своих не разберешься. Она припомнила историю Иры, целый месяц пробиравшейся по занятой врагом территории, претерпевшей самый страшный страх — попасть в плен.

Тане захотелось поговорить именно с Ирой. Она подошла к ней и своим певучим голосом повторила одну из заключительных строф:

И так мы воюем. И летчики — «братцы»

«Сестричками» девушек наших зовут.

В семье боевой мы как равные драться

За Родину будем. За радостный труд…

Ира ахнула — такого признания, как повторение своих далеких от совершенства строчек Таней Макаровой, такого одобрения она не ждала.

— Да ведь с одного раза и запомнить нельзя…

— Видишь, льзя! — засмеялась Таня. — Уж очень здорово у тебя получилось.

— Таня, ты это серьезно говоришь?

— Не могу я, Ирочка, быть сегодня несерьезной. Видишь, меня даже штурман Вера покинула, потому что не одобряет серьезности в праздник. А я не могу. Я сегодня и на земле серьезная. Вот как ты. Тебе тут хлопали, аж штукатурка с потолка сыпалась. Но ведь не в этом же главное, хоть тебе и было приятно. Ведь главное в том, как… — Таня растянула, подчеркнула голосом всю значительность этого коротенького слова, повторила: — Как ты стихи писала.

— Ой и не говори! — Ира сжала руками виски. Глаза ее на исхудалом лице казались огромными. — И не говори, Таня. Я только тебе признаюсь. Помнишь, о командире полка у меня? О майоре Бершанской! Насчет того, чтобы жизнь за нее отдать, помнишь? Это я там… у немцев в тылу сочинила. Страшно нам было с Софьей Ивановной. Месяц — куда ни кинемся, везде они. Хоть мы обмундирование на какое-то тряпье сменили, но мне все казалось, что по ненависти в глазах нас узнают. Да, узнают. И конечно, смерть. Трупов мы понавидались с нею… И вот раз — ты не поверишь, — один раз я подумала: ведь это нас Бершанская подрывать самолет оставила… на муки вот эти оставила. Подумала я так. И еще подумала: а могла ли командир полка оставить самолет врагу? Мне было его жалко уничтожать. А ей? И за нас она разве не переживала? За всех, кого каждую ночь посылает на бомбежку, не переживает? А я тут иду — шли мы тогда с местными жителями из сожженной деревни, и они даже в еде нам не отказывали, кормили, — только и делаю, что иду… да еще критику развожу. И сразу никакой критики у меня не стало, когда я Бершанскую со всеми ее делами представила. На Софью Ивановну посмотрела — намного ли она меня старше, а все это горькое время о нас заботилась, всей нашей группой беженцев, солдат и офицеров командовала. И сразу у меня стихи в душе стали слагаться. Были только они в душе лучше, чем получились.

— В душе всегда лучше, — сказала Таня. — Да только на душе не всегда хорошо.

— Ну уж сегодня-то, Макарыч? Сегодня у тебя — торжество!

— Не торжествовать надо. Драться! — отрубила Таня, повернулась и ушла.

Ира не успела и слова сказать. «Напишу стихи, — решила Ира. — Обязательно о ней напишу стихотворение. Мастер она своего дела. И командиром ей быть к лицу».

Мысли Кашириной о Тане оказались пророческими.

В декабре полк получил распоряжение сформировать третью эскадрилью. На пополнение летного состава из тыла не рассчитывали, принялись готовить летчиков из числа своих штурманов. Одними из первых на летчиков переучились Женя Жигуленко, Нина Ульяненко, Наташа Меклин, Рая Аронова и я — Лариса Розанова.

В полку в связи с этим произошли некоторые перемещения. Командиром второй эскадрильи была назначена Татьяна Макарова. Вера Белик — штурманом эскадрильи.

* * *

В одну темную, облачную ночь командир эскадрильи Макарова решила проверить своего нового командира звена, проверить мою технику пилотирования ночью.

Еще до войны я закончила Херсонскую летную школу и два года работала инструктором в аэроклубе. Но летала только днем. На фронте летала ночью в качестве штурмана. Амосова, с которой мы вместе сделали к тому времени уже более двухсот боевых вылетов, иногда доверяла мне управление, разрешала производить даже посадку. Но ведь все это бывало урывками, из задней кабины, откуда совсем иначе проектируется земля. Без привычки при посадке очень трудно установить, метр или полметра осталось до земли, точно уловить момент, когда колеса должны коснуться грунта. Ошибка может привести к аварии. Поэтому летчику, который имел перерыв, обязательно дают провозные полеты, чтобы он почувствовал землю.

Вот и Таня решила проверить, или, вернее, дать провозные мне, имевшей перерыв в пилотировании довольно продолжительный — больше года.