Летят сквозь годы - [29]

Первым распечатала письмо от Виктора. Он писал, что после госпиталя был послан в танковое училище, закончил его, стал офицером и теперь едет на фронт. «Не может ли он с танками попасть на наше направление? — думала Таня. — Вот бы здорово было: он давил бы фашистов на земле, а я с воздуха! И вдруг бы встретились… Уж тогда бы я ему все сказала…»

Но Тане было необходимо сказать о переполнявших ее чувствах сейчас. Она прочитала другие письма. Сестренка Вера сообщала, что учится в энергетическом техникуме, мама по-прежнему болеет. Деньги от нее, Тани, получили. Мама просит Таню беречь себя…

— Штурман, тебе тоже пишут «береги себя»? — присела Таня на койку Веры. — Как будто я хочу погибнуть. Я хочу жить и хочу победить. Победим фашистов, Верок?

— О чем разговор! Конечно победим! Мы с тобой еще на Берлин бомбы сбросим, — уверенно ответила Вера.

— Сбросим! А ты знаешь, от кого это письмо? От Виктора. Помнишь, я тебе рассказывала: мы вместе выросли — жили в одной квартире. А потом я в него влюбилась. Только не смела об этом сказать. И ему не велела… А теперь мне очень бы хотелось, чтобы он написал о любви. А от него… просто товарищеское письмо.

— Так ты ему напиши о своем чувстве.

— Что ты?! Умру — первой не напишу.

— Хочешь, я напишу? Напишу, что ты страдаешь… Как запоешь — песни все о любви. Нельзя, чтобы твой Виктор не знал об этом. Давай номер его полевой почты.

— Нет! Нет! — Таня отошла от Веры, взяла карандаш и сама стала писать. Она писала стихи. Но они получались такими нескладными, что она никогда бы не показала их никому на свете.

12. УЧИТЬ И УЧИТЬСЯ

На Кавказе, особенно в долинах, почти не бывает сумерек. Как только скроется за горами солнце, сразу сгущается темнота. Еще над головой светлое, солнечное небо, а в долине уже ночь.

Наступает рабочая пора летчиков и штурманов. А техники вдобавок к ночному обслуживанию полетов работали все светлое время суток; ни один самолет не мог бы подняться в воздух, если бы не их заботливые руки.

Таня знала Зину Радину. Зина не присядет отдохнуть, не пойдет есть, пока не отремонтирует самолет. И все же Таня волновалась: успеет ли Зина залечить вчерашние раны? Уж очень крепко досталось. Да у Зины дела не только на своей машине. Техник-лейтенант Радина — техник звена. И менее опытные Леля Евполова и Зина Петрова, чуть что, бегут к ней: «Зиночка, помоги!»

В Асиновской летчиц задолго до начала полетов тянуло на аэродром. Были трудности и смертельная опасность в их еженощной работе, были тяжелые потери, боль воспоминаний о погибших — было все то страшное, грубое, нелепое и дикое, что принесла война. Но большинству девушек полка было по девятнадцать — двадцать лет. И если представлялась хоть малейшая возможность, бегали наперегонки, сбрасывали сапожищи и болтали ногами в прохладных струях арыка. Если над самолетом, который скоро, совсем скоро вести и во тьму, и в пламя, сейчас склонились ветки, отягченные спелыми плодами, то почему же не сорвать самое красивое яблоко и не угостить им подругу, как удержаться, чтобы под громкий хохот не обрызгать ее водою из арыка?

На досуге Таня часто бывала заводилой. Пройдется туда-сюда своей легкой, танцующей походкой, и все уже знают: Макарова собирается что-нибудь забавное выкинуть. Запевала тоже всегда она. И откуда только узнавала первой новые песни? Где их подслушивала?..

В этот день беспокойство — не остаться бы на ночь безлошадной — привело Таню прежде всего к самолету.

— Товарищ командир звена, два самолета к полетам готовы. Третий будет готов через полчаса, — отрапортовала Радина.

— Это наш самолет не готов? Много работы было? Чем тебе помочь? — расстегнув обшлага и на ходу закатывая рукава, говорила Таня. — Мы с Верой в твоем распоряжении.

— Что ты, Таня! Вам надо отдыхать перед полетами. Я управлюсь сама. Осталось только присоединить один шланг.

— Давай-давай вместе! Быстрее будет… Вера! Иди сюда, подержишь ключи, а я трубку буду держать.

Таня приблизилась к мотору, нащупала гибкий валик и подвела его к баку. Зина с головой юркнула куда-то внутрь, то и дело протягивая к Вере жесткую, промасленную руку за ключами.

Сосредоточенно, в молчании работали минут пятнадцать.

— Готово! — сказала Зина, вылезая из-под мотора. — Теперь только поставим капот — и все.

Летчик, штурман и техник дружно закончили работу. Подъехал маслозаправщик. Зина заправила бак маслом, соскочила на землю:

— Товарищ командир звена, самолет к полету готов! И стоило вам возиться? Времени еще много… Я бы и одна… А вы лучше бы шли под яблоньки, в сад.

— Если хочешь, Вера, иди попасись. А я тут с Зиной посекретничаю.

Таня уселась в гамак, который Зина устроила из оставшейся маскировочной сетки, и стала раскачиваться.

— Нет, я не дам вам остаться наедине. Буду с вами, никуда не уйду. — Вера потянула Зину, и они уселись рядышком на траве.

Зина, как и Вера, очень любила Таню: вот и гамак специально для нее устроила, зная ее страсть к озорству и шуткам. И то, что Таня изображала сейчас маленькую девочку, нравилось Зине. Она мечтательно сказала:

— Была у меня в детстве история с гамаком. Пошли как-то мы, детишки, с отцом в лес. Нас в семье было одиннадцать, и отец по праздникам ходил с нами в лес. Матери, конечно, некогда было. Пошли мы и взяли с собой гамак, сделанный из рыбацкой сети. В лесу натянули его между деревьями и стали качаться, вот как Таня. Старшие братья, правда, сразу сказали: ерунда. И полезли по деревьям. А я раскачалась так, что гамак перекрутился. Сестренки смеются, думают, что я дурачусь. А я выбраться никак не могу. Барахталась, пока не разревелась. Отец потом пришел — вызволил меня. А кто тебя, Таня, вызволять будет?