Летят сквозь годы - [24]

Дружила Вера с Пожаром крепко. Во всяком случае, к экзаменам в институт они готовились вместе и вместе отправились из Керчи в Москву. Ну а как там дальше? Где Пожар — не станет же Вера сообщать. О себе и то писала скупо: «Учусь, где хотела, в педагогическом. Живу хорошо». А потом: «Фашисты Москву бомбили. Прошусь на фронт», «…Уважили просьбу. Пишите мне — Действующая армия. Полевая почта №…».

…Воспоминания о днях юности растревожили Анну. Она кинула поводок на спину корове — иди, мол, Куда знаешь, — заслонила глаза рукой от заходящего солнца, посмотрела еще раз вслед девушке в военной форме, вздохнула.

В этот момент девушка невероятно знакомым жестом вдруг прижала кувшин к груди. Анна обмерла, голоса не хватило закричать: «Голубчики, да ведь это наша Вера!»

А Вера — это была действительно она — резко опустила руку с кувшином, тряхнула головой и побежала к вынырнувшей из-за угла машине-«козлику». Навстречу Вере, прямо в тучу пыли, выпрыгнул из машины какой-то долговязый военный.

Когда пыль на дороге рассеялась, Анна не увидела ни машины, ни Веры с военным и подумала: «Не привиделось ли мне все это?»

А Вера в это время сидела рядом с Саввой в машине. Не стесняясь шофера, не встречая никакого сопротивления Веры, Савва целовал ее и почти кричал:

— Глупышка-малышка, а как же иначе?!

Нет, даже по сравнению с высоким и сильным Саввой Вера не чувствовала себя малышкой. Вот поглупела она от счастья — это верно! Она же прекрасно понимает — и понимала с того самого вечера встречи с братцами-бочаровцами из соседнего полка, вечера, который она протанцевала с одним из братцев, — что он, этот братец, для нее теперь — все: радость, боль, сомнения, мучения. Счастье. Она понимает, что с охватившим ее чувством уже не в силах справиться, не может подчинить его своей воле.

Они встретились, как всегда, на считанные минуты и, дыша любовью друг к другу, говорили, по существу, о ненависти, то есть о том деле бойцов Великой Отечественной войны, которому были подчинены их молодые жизни. Савва рассказывал, как его товарищ вышел победителем из битвы против двоих.

— Какое там, к черту, против двоих… ведь у них в каждом экипаже трое. Так он, чуешь, троих гадов в землю вогнал. А трое драпанули с дымом.

— Ну а сам? Сам он жив? — спросила Вера, на мгновение представив на месте неизвестного ей летчика своего Савву.

— Повезло парню. Обещают в санбате залатать. Зато машина… — Савва жестом показал, во что превратилась машина.

— Да, техникам тяжелая работа, — вздохнула Вера. — Нашу Зинаида до сих пор чинит. Боюсь, не остались бы мы с Таней на сегодня безлошадными.

— Так досталось?! — Савва с не присущим ему выражением тревоги и боли заглянул Вере в глаза.

Вера помотала головой. Потом невесело улыбнулась:

— Вечно мы… об одном и том же. Не будем… — И стала читать стихи.

Стремясь к любимому всем существом, Вера тем не менее повторяла себе: не такое сейчас время, чтобы заниматься личным. Ведь это нестерпимо — идти в полет и замирать: а вернется ли он?! Нет. Он и она — солдаты. Ничто не должно отвлекать их от главного.

Тогда они поссорились с Саввой.

Вера возвратилась с молоком взволнованная. Таня сразу заметила это. Но спросила ровным голосом, как спрашивала обычно перед вылетом:

— Все ли у тебя в порядке, штурман?

Вера односложно ответила:

— Все!

Она не Тане в тот момент отвечала, а подводила черту, как ей казалось, своим отношениям с Саввой. Все кончено. Он не придет больше в Ивановку.

Он примчался на выпрошенном командирском «козлике», схватил ее среди улицы в охапку. И вот везет неизвестно куда. И целует.

Глупая она, глупая: какая же это беда?! Счастье.

…Анна не знала бы, что и думать, если бы не подобрала в канаве при дороге оброненный Верой и забытый глиняный кувшин. От бока кувшина откололся порядочный черепок, традиционная надпись: «Напейся не облейся» — уже не имела конца, и вообще кувшин стал ни на что не годным. Но Анна понесла его домой бережно, как драгоценность. На второй, на третий и на четвертый день она пасла корову в том же проулке. И всякий раз захватывала с собой кувшин, рассчитывая вернуть его хозяйке. Представляла: окликнет она девушку в военной форме и ради смеха скажет:

— Что же вы приданое-то растеряли…

Просто пойти в расквартированную в станице летную часть и спросить о Вере Белик Анна не решалась. Вера первой обратилась к сестре, встретив вскоре ту на станичной площади. Хотя встреча для Веры была неожиданной, она не растерялась — остановила Анну шуткой в манере Беликов:

— Эгей, керчанка, что же своих не признаешь?

Сестры обнялись.

Условия позволяли — Часть в Ивановке задержалась, — и Вера побывала у Анниных родственников в гостях. Первый раз пришла с неизменным своим другом Таней Макаровой.

Девушек-воинов, да еще летчиц, принимали с почетом. Хозяйка-казачка снарядила на фронт, в кавалерию да артиллерию, пятерых сынов. Но дочери были все при ней. И она, в душе сокрушаясь за мать Веры и мать Тани, которых окаянная война заставила послать своих дочерей на самый страшный фронт — воздушный, прямо-таки не находила достойного места, куда бы усадить девушек, чем попотчевать. Сесть предложили, конечно, в красном углу, под образами. Таня шепнула на ухо Вере: