Летят сквозь годы - [2]

Но когда Балабанов вытянулся на плоскости, ожидая замечаний, опять молодцеватый, будто все с него — как с гуся вода, она его отчитала.

— Весь ваш полет — сплошная ошибка, — безжалостно произнесла она. — На земле красуетесь: разбираете ошибки других, словно профессор. А в воздухе — ни в зуб ногой… То есть я хотела сказать, не сделали ни одного правильного элемента. Я надеялась: если человек понимает, то и сделает. А вы?.. Я вынуждена…

Балабанов молчал. Он стоял высокий, ладный. Румянец пробивался сквозь загар. И кисти сильных рук, опущенных по швам, были настоящие, мужские. Лишь глаза нехорошие — уже без страха, но грустные-грустные.

К самолету подошел техник, бегло осмотрел мотор, провернул винт.

— Ладно! — сказала Таня Балабанову. — Можете быть свободны. На досуге продумайте свой полет. Позже мы еще слетаем с вами…

Потом она рассказала обо всем командиру отряда.

— Мне кажется, что учлет боится летать, — закончила она. — Показать бы ему весь комплекс высшего пилотажа! Если он не пересилит свой страх, то… Он уже и так налетал столько часов, что хватило бы на двух курсантов.

Командир отряда одобрил:

— Разрешаю вам эксперимент… с высшим пилотажем. Вытряхните из учлета всю душу, а с нею — и страх. Смелость рождается, вы знаете, из преодоления страха.

Уж Таня-то это знала.

И вот снова Балабанов в кабине.

— Вы продумали свои ошибки? Сможете их исправить? Практически.

— Да, товарищ инструктор.

— Хорошо, — сомневаясь, что будет хорошо, сказала Таня. — Задание остается прежним: взлет, набор высоты, построение маршрута, заход и посадка у «Т» на три точки. Выруливайте.

Взлет у Балабанова был почти нормальный, и Таня разрешила себе лишь легонько придерживать управление. Набор высоты тоже удовлетворительный. Но первый разворот был выполнен плохо. И дальше опять что ни движение, то ошибка; скажешь — поправится. Да ведь не с нянькой же ему летать! Единственный выход: вытрясти, как сказал командир отряда, из учлета его робкую душу.

— Отпустите управление, Балабанов. Пилотировать буду я. Внимательно следите за поведением самолета. Пойдем с вами в зону.

Таня начала набирать высоту: для выполнения задуманного ей нужен был простор. Она очень любила простор, то неизъяснимое, радостное чувство свободы, которое охватывало ее на высоте в тысячу, полторы тысячи метров, где она могла, как ей казалось, что угодно делать с машиной.

— Делаю петлю, — сказала она в трубку, хотя мелькнул соблазн забыть о злосчастном учлете, после его неуклюжих движений насладиться собственными — точными, осмысленными и властными. Нет, нельзя наслаждаться! Необходимо анализировать, раскладывать поэлементно: отжала ручку, перевела самолет в пикирование; набрав достаточную скорость, потянула ручку на себя.

Самолет перевалил зенит и пошел по дуге вниз, уже без мотора набирая скорость.

— Еще одна петля. Балабанов, руки прочь с бортов! Сядьте правильно! Не забивайтесь в угол. Возьмитесь за управление. Следите за моими действиями…

Где уж там ему было следить — он опять сидел белый как полотно.

— Ничего особенного, — пыталась ободрить его Таня. — Теперь сделайте петлю вы. — И почувствовала, как он намертво зажал управление.

Потом он все-таки прибавил газ и вроде бы оттолкнул ручку от себя. Скорость быстро нарастала.

— Ручку, ручку на себя! Энергичнее! Газ! Прибавляйте газ!

В верхней точке самолет на мгновение замер; учлет и инструктор зависли на ремнях вниз головой. Самолет медленно переваливался на выход из петли.

— Уберите газ, — мягко подсказала Таня.

Но Балабанов уже не слушал инструктора.

Глаза его были полны ужаса, лицо покрылось красными пятнами.

— Балабанов, отпустите управление. Вы же мешаете… Смотрите внимательно, покажу вам боевой разворот.

Таня хотела отвлечь внимание учлета от мысли, что все пропало, что он погибает — конечно же, именно эта мысль захватила его, — и показывала одну фигуру за другой. Балабанов ничего не видел, он приткнулся головой к борту, казалось — потерял сознание. Потом его стошнило.

— Бывает! — для успокоения беззаботным голосом сказала Таня и, выполнив весь комплекс фигур высшего пилотажа, направила самолет на посадку.

— Товарищ инструктор, разрешите получить замечания.

— Замечаний не будет. Можете идти!

Он пошел медленно, тяжело, будто даже прихрамывая, и Тане не было жалко его ничуточки, наоборот, мелькнуло недоброе пожелание: «Споткнуться бы тебе на ровном месте! Ишь раскиселился, никак в себя не придет…» Но Балабанов вдруг повернулся четко, как всегда он это делал, и бегом возвратился назад.

— Разрешите мне хоть помыть самолет, — попросил он и погладил дрогнувшей рукой обшивку крыла.

Если бы Таня не приметила этого жеста, если бы не было слова «хоть», она бы еще сильнее разозлилась, процедила бы сквозь зубы в ответ: «Обязательно помойте».

Но Таня обратила внимание на руку Балабанова, вздрагивающую от волнения, услышала его покаянное робкое «хоть» и поняла, что не презирать сейчас парня нужно, не отталкивать, а помочь ему перебороть в себе страх, который делает его таким расслабленным и жалким.

После официального, с трепетной надеждой ожидаемого Балабановым «Разрешаю помыть самолет» Таня произнесла целую речь.