Летящий с ангелом - [12]

— Ладно, — сказал он. — Это… Я пошутил. — Он сунул руку в карман мятых брюк. Вынул оттуда замызганный рубль и протянул почему-то мне.

— На вот. Сходите в кино.

Уже на улице мы обнялись с Павликом и вместе пошли на проспект. Мы победили. И победу нужно было отметить. Впереди маячили неоновыми огнями вывески кинотеатра и кафе-мороженого, бурлила толпа людей, «культурно отдыхающих» после работы.

С того дня такие понятия, как пиво, футбол, папиросы, татуировки, воровство, трусость — сплелись для меня в один мерзкий клубок.

Вторая возможность проявить мою новоявленную храбрость не заставила себя ждать. Недели через две мы с друзьями выходили из детской спортивной школы — ДСШ, — куда я ходил в секцию гимнастики. У нас было хорошее настроение: скоро соревнования, на которых присуждают разряды. И мы на этот счет имели самые радужные планы. Вдруг нас окружили пятеро парней, старше года на три-четыре, и предложили пройти за угол. Я знал, что за углом вся земля пропитана слезами, кровью и усыпана выбитыми зубами. Там выясняли отношения все драчуны района.

Когда мы остановились, я понял, почему это место выбрано для разборок: с одной стороны — глухие стены ДСШ, с другой — высокие, густые кусты. Один из пятерки, самый худой, но самый наглый, вышел вперед и потребовал вытряхнуть из карманов всю наличность. Он оказался как раз напротив меня, поэтому именно мне достались брызги слюны в лицо. Этого я стерпеть не мог.

И снова меня окатило горячей волной безрассудной храбрости. Мне стало все равно, чем это кончится: попаду ли я в милицию, накажут ли родители, выбьют ли мне зубы и… так далее. Тело мое налилось кипящей кровью. Рот сам собой открылся, и я хрипло закричал: «Да я тебя разорву, гад!» И бросился на слюнявого с кулаками. От первого удара в лицо его развернуло, он оказался ко мне спиной. Следующий удар ногой пришелся ему пониже спины. Он взвыл и побежал. Я за ним. Моя нога несколько раз ударила его в ту же часть тела. Когда опозоренный противник скрылся в кустах, я обернулся. Наверное, вид мой был страшен: остальные четверо попятились. Я медленно пошел на них и был готов ко всему. Они бросились врассыпную. Я настиг одного и повторил удар ногой. Он растянулся и, закрыв лицо руками, заплакал, как девчонка.

Я вернулся к друзьям. Они застыли и вышли из ступора, когда я сказал: «Идем!» На следующий день вся школа знала, что мы втроем побили пятерых взрослых мужиков, выше нас на голову. Я не был против: втроем, так втроем. Со мной уважительно здоровались, первыми протягивая руку. От гордости меня распирало, голова кружилась.

Только Света стала меня избегать. Родители тоже скорбно молчали. Мне это не нравилось.

— Я победил! — кричал я в гостях у Николая Васильевича. — Мои враги были старше и сильней меня. Просто я оказался храбрей, понимаете?

— Да ты не волнуйся, Андрюш, — ответил он спокойно. — Я хоть и старый, но пока еще не глухой.

— Почему тогда Света на меня смотрит, как на больного? Почему родители молчат? Почему Павлик стал меня избегать?

— Понимаешь, мальчик, они обнаружили в тебе то, чего раньше не видели. Думаю, ты и сам не подозревал, что в тебе сидит такой зверь. Так ведь?

— Какой еще зверь… — отозвался я растерянно. А старик был прав: не подозревал.

— Ты знаешь, мне пришлось воевать. Чего только я не насмотрелся: и трусость, и храбрость, кровь, куски тел. Кто-то от страха шел на любую подлость. Кто-то зверел, от крови пьянел, как от вина. Эти сами становились похожи на зверей. Но не они одержали победу. А те, кто хоть и боялись, но сумели преодолеть свою слабость ради отчизны, народа, семьи. Но больше всего мне запомнилась сестричка. Ну, медицинская сестричка. Хрупкая такая, беленькая… Она ни разу за всю войну не выстрелила. Но как раненого из самого ада выносить — она первая. И откуда только силы брались. У нее ручки тоненькие были, как у девочки. А вот, смотри ж ты, сотни людей спасла.

— При чем здесь это? — спросил я недоуменно.

— А вот при чем, — вздохнул он с хрипом в груди. — Ты обнаружил в себе внутреннего врага — ненависть. Он пока сидел до случая в норе и носу не высовывал. Ждал. Но уже дважды он показал звериный оскал. Помнишь, я говорил, что у тебя сердце любящее? Так вот, Андрейка, не может в одном сердце жить любовь и ненависть. Ты должен выбрать: быть слабым и любить — или стать сильным, но иметь злое, холодное, как лед, сердце. Что ты выбираешь?

Передо мной вихрем пронеслись просторы, залитые светом; кроткие глаза мамы, Светы, чье-то дивной красоты огненное лицо, родное до боли. Я молчал и мучительно выбирал. Быть битым, опозоренным слабаком — или победителем, которого все уважают? Любить — или ненавидеть? Свет — тьма.

— Я выбираю любовь, — неожиданно сказал я. Потом уверенно повторил: — Да, любовь.

— Хорошо, — хрипло произнес старик. Он казался спокойным, но я видел, как он внутренне радовался за меня. — Тогда скажи громко и четко… Скажи ради своего будущего и тех людей, которых ты согреешь любовью… Скажи перед лицом Бога: «Я никогда, что бы ни случилось, никого не ударю и не убью!»

Я громко произнес обещание. И что-то во мне будто оборвалось. Что-то черное отслоилось и упало на землю. На миг показалось, что меня окатило светом. Я тряхнул головой. На душе стало легко.