Летучий голландец - [4]
КЛЭЙ. Актриса, и неплохая.
ЛУЛА. Ты ошибаешься. Я не профессиональная актриса. Я только так сказала. Я всегда обманываю. Я никто, милый, и не забывай об этом. ( Смеется.) Хотя моя мать была коммунисткой. Только в моей семье могло случиться такое.
КЛЭЙ. А моя мать была республиканкой.
ЛУЛА. А твой отец голосовал за человека, а не за партию!
КЛЭЙ. Точно!
ЛУЛА. Да, за человека. Да, да, за него.
КЛЭЙ. Да!
ЛУЛА. И за Америку, которая дала ему право голоса! Да?
КЛЭЙ. Да.
ЛУЛА. Тогда да здравствуют оба твоих родителя! Потому что даже если они и расходятся во взглядах на политику, они не забыли про союз любви и жертвенной страсти, который привел к рождению цветка жизни - благородного Клэя, ведь, кажется, таково твое мирское имя?
КЛЭЙ. Да, Клэй.
ЛУЛА. Да здравствует союз любви и жертвенной страсти, что привел к рождению благородного Клэя, Клэя Уильямса! Ура! Но более всего - пусть здравствует Клэй - черный Бодлер! ( И с неприкрытым цинизмом ) Мой Христос. Мой бедный Христос.
КЛЭЙ. Благодарю вас, мэм.
ЛУЛА. А ведь люди могут принять тебя за гостя будущего!? И терпеть, чтобы ты не мог убивать их, когда вздумается...
КЛЭЙ. Что?
ЛУЛА. Ты убийца, Клэй, и ты знаешь это. ( Ее голос приобретает таинственную значительность.) Ты знаешь проклятье господне, но и я, к счастью, знаю...
КЛЭЙ. Я?
ЛУЛА. Ты оборачиваешься тенью - точно нечистый дух!
КЛЭЙ. ( Презрительно фыркает.) Да?
ЛУЛА. Ты притворяешься человеком, но я-то вижу тебя насквозь. Ты убийца! Но я могу противостоять тебе. Мы стоим друг друга. Мы оба притворяемся обычными приятными людьми, но мы - потрошители, выворачивающие наизнанку кишки городских клоак.
( Она кричит так громко, как только может.) Все, все поглотит пучина!
Занавес.
Вторая сцена.
Сцена оформлена также, как и прежде, однако, теперь и другие места в вагоне освещены. И повсюду на сцене, изображающей метро, появляются другие люди. Возможно, один или двое садятся в вагон, как только начинается действие, хотя ни КЛЭЙ, ни ЛУЛА их не замечают. Галстук у КЛЭЯ развязался. ЛУЛА поглощена чтением книги.
КЛЭЙ. Так как с вечеринкой?
ЛУЛА. Я знаю, что все будет здорово. Ты понимаешь меня, и это самое главное. Да, я могу быть довольно странной, немного надменной и чуть молчаливой, гулять длинными медленными шагами.
КЛЭЙ. Ничего.
ЛУЛА. Когда ты выпьешь, ты обнимешь меня очень нежно за талию, и я посмотрю на тебя пристально, облизывая свои губы.
КЛЭЙ. А что, это мы можем...
ЛУЛА. Ты будешь говорить с молодыми о своих взглядах, со старыми - о планах на будущее. Если встретишь очень скучного и скрытного приятеля, может, подойдешь ко мне и мы постоим рядом, потягивая спиртное, и обменяемся воспоминаниями. Атмосфера вечера будет пропитана любовью и ее видимостью...
КЛЭЙ. По-моему, просто великолепно.
ЛУЛА. И в конце каждому начнет казаться, будто никто здесь не знает его имени, и тогда... ( Она тяжело молчит.) Все присутствующие будут клясться в вечной дружбе, в которую ты, разумеется, не веришь.
КЛЭЙ. ( Целует ее шею и пальцы.) И что тогда?
ЛУЛА. Что тогда? Тогда мы выйдем на улицу, будет поздняя ночь, вдохнем свежий воздух, покушаем яблоки и неторопливо пойдем ко мне домой.
КЛЭЙ. А почему неторопливо?
ЛУЛА. Мы будем рассматривать витрины магазинов и выкидывать какие-нибудь странные штуки, например, если встретим еврея-буддиста, то непременно умерим его самомнение после слишком крепкого кофе.
КЛЭЙ. И во имя какого бога?
ЛУЛА. Моего.
КЛЭЙ. А какой у тебя бог?
ЛУЛА. Такой же, как и у тебя.
КЛЭЙ. Так у нас он один?
ЛУЛА. Ну, конечно. ( Обращает внимание на одного из входящих людей.)
КЛЭЙ. А потом пойдем домой, если ничего не случится?
ЛУЛА. ( У нее портится настроение, но она скрывает это.) Пойдем ко мне домой, конечно.
КЛЭЙ. Ну само собой!
ЛУЛА. Поднимемся по ступенькам на наш этаж...
КЛЭЙ. Вы живете не в небоскребе?
ЛУЛА. Да я могу жить где угодно! Только на напоминай мне, пожалуйста, об особой форме безумия...
КЛЭЙ. Так, мы поднимаемся по ступенькам на наш этаж...
ЛУЛА. С яблоком в руке я открываю дверь и завлекаю тебя, мою нежненькую большеглазенькую добычу, в мою - ну как сказать? - лачугу...
КЛЭЙ. А что будет дальше?
ЛУЛА. А затем будут танцы-шманцы-обжманцы, разные там игры, затем много-много бокалов вина, и после всего этого начнется настоящий кайф...
КЛЭЙ. Ах, настоящий кайф! ( Смущается и из-за этого явно недоволен собой.) А как это?
ЛУЛА. ( Смеется.) Это будет настоящий кайф в темном спящем доме. Да-да, настоящий! Он поднимет тебя над землей, над улицей, заселенной невежественными ковбоями. Я покажу тебе небо в алмазах, нежно сжав твою влажную руку своей...
КЛЭЙ. А почему влажную?
ЛУЛА. Тогда сухую - как зола.
КЛЭЙ. И холодную?
ЛУЛА. От тебя зависит, какую. У меня не холодно. В моей темной комнате тепло. И мы будем сидеть и говорить там долго, бесконечно долго.
КЛЭЙ. О чем?
ЛУЛА. Ну как о чем? О твоих мужских достоинствах, наверно. А как ты считаешь, о чем мы говорили все это время?
КЛЭЙ. Да я даже не знаю, о чем. Наверно, ни о чем. ( Поворачивается в другую сторону и смотрит на энергично входящего в вагон мужчину, разглядывает других, уже сидящих людей.) Эй, а я даже не заметил, когда они вошли...