Летучая мышь - [66]

— Надеюсь, что в своем рассказе вы не обойдете и того, что произошло в Конше.

— Безусловно, — отозвался я.

Поскольку больше смотреть было нечего, Баум велел принести кофе. Когда пожилая суровая секретарша явилась с дымящимися чашками, он откинулся в кресле и пригласительно помахал пухлой рукой: мол, начинай.

— Я предпочел бы говорить в другом месте.

Кустистые брови взлетели вверх:

— До такой степени нам не доверяете?

— К вам лично это не относится. Но микрофонов не люблю. Никогда не знаешь, кто там, на другом конце.

— Не стану вас уверять, будто в этой комнате нет микрофонов. — Да хоть бы и стал — вы не обязаны принимать мои слова на веру.

— Давайте потолкуем за обедом. Как раз самое время, — предложил я, Приглашаю вас к Друану — отметим таким образом наш успех, хотя особой радости он нам и не принес, скорее, наоборот.

В машине по пути в ресторан мы обменивались ничего не значащими фразами. Глаза водителя устремлены на дорогу, но уши ведь свободны. Устроившись, наконец, в красивом старинном обеденном зале, мы заказали обед. Выбирая вино, я спросил у моего спутника совета, он порекомендовал "Вувре".

Официанты суетились вокруг нашего стола, поправляя салфетки и перекладывая ножи-вилки. Прибыла бутылка — запотевшая, прямо из погреба, её торжественно откупорили.

— Обед за свой счет, — сообщил Баум, — Нам у Друана обедать не положено.

— И нам не положено, — сказал я. — Так что придется заплатить.

За едой, с небольшими перерывами, вызванными появлением официанта, я изложил Бауму свою сагу, этап за этапом, заполняя прежние вынужденные пробелы и продвигаясь постепенно к финалу, в котором важную роль исполнял Гарри, а подыгрывал ему сам Пабджой. У меня не было полномочий демонстрировать столь полное доверие представителю чужой спецслужбы, но ведь и Баум не обязан был мне помогать. Он слушал молча, наслаждаясь едой, но не пропуская при этом ни единого слова.

— Хочу кое-что добавить, — сказал он, когда принесли кофе. — Прежде всего — насчет Бракони. Мы поговорили позавчера с Пабджоем по телефону о том, о сем, и после этого звонка я послал в Конш своего сотрудника. В гости к покойному Бракони. Ничего он там не обнаружил. Ни тебе трупа, ни радиопередатчика. Но в доме кто-то побывал, беспорядок там страшный. Я его попросил проверить на почте в Родезе корреспонденцию до востребования — нет ли чего для Бракони? Там обнаружилось шесть неполученных посланий, пять из них — газеты. А шестое — письмо, отправленное из Парижа, в нем всякие семейные новости, но нас это не убедило и мы все же передали его в лабораторию — пока результатов нет, — он отхлебнул кофе и продолжал:

— Больше всего в этой истории меня заинтересовал человек, который вам кажется фигурой второстепенной — я имел в виду Жюля Робертона, биржевого маклера с мутным политическим прошлым.

— Что в нем интересного?

— Во-первых, теперь мы о нем кое-что знаем. Должен вам сказать, я тридцать лет в контрразведке и за это время мне почти не доводилось встречать агентов, о которых ничего не известно. Рано или поздно, но что-то за ними обнаруживается — недаром Вавр говорит, что надо почаще читать наши собственные архивы.

— Не могу с ним не согласиться. Если бы наши архивы велись должным образом, то Филби никогда бы не сумел скрыть свою принадлежность к коммунистической партии в молодые годы и не втерся бы в разведывательную службу.

— Филби — подходящий пример. Особенно его постепенное продвижение от коммунистов к крайним правым — он же вступил в общество англо-германской дружбы. Это не случайно. Возьмите Робертона — сначала коммунист, потом троцкист, а потом поправел до крайности и оказался в рядах "Аксьон де ля Франс". Самая реакционная политическая группировка — некий союз роялистов с петеновцами и участниками довоенной группы "Аксьон франсе". Такой путь — от крайне левых к крайне правым — может быть, конечно, следствием неврастении, но гораздо вероятнее, что это абсолютно сознательный умысел. А теперь вот выясняется, что Робертон много лет был связан с заведомым агентом Бракони. Полагаю, с господином Робертоном следует побеседовать.

— Как насчет всеобщего приятеля Альбера Шавана?

— Думаю, это он распорядился убить Артуняна. И машину, с которой вы, по счастью, разминулись возле Конша, тоже послал он. Его люди наверняка получили задание замести следы. Между прочим, у Шавана есть целых два "Мерседеса".

— Получается, Шаван — один из главных героев этой истории. То принимает у себя американского разведчика Хенка, то навещает "Софранал" возможно, в один с ним час.

— Возможно. Этого я не знаю. Вообще для американца имело бы смысл использовать Шавана для грязной работы — поручить ему, скажем, нанять людей из "Луны" или из автошколы Марсо. Странный малый этот Шаван. Я перемолвился с ним парой слов на похоронах Арама — он искренне горевал о покойном, знал его больше двадцати лет. Стало быть, у него другого выхода не оставалось, когда ему поручили убрать вашего друга.

— Собираетесь его арестовать?

— Хотел бы. Но надежды мало — слишком долго он ходил в наших помошниках, найдутся люди, которые простят ему мелкие грешки.