Лето потерянных писем - [92]

– Эбигейл!

Я резко развернулась, и легкая ткань моего платья взметнулась в воздух. Каждая деталь сегодняшнего вечера увеличилась в размере, словно я надела очки после того, как обошла без них целый мир. Столбики в беседке были увиты плющом, темно-зеленые листики на деревьях казались позолоченными от света. Стоял насыщенный аромат роз. На полу беседки длинными полосами растянулся рыжеватый солнечный свет.

– Ты соврал мне.

Лицо Ноя под золотистым загаром было бледным и застывшим.

– Я не врал.

– Ты знал, что ожерелье у твоей бабушки, но даже словом не обмолвился.

Ной покачал головой и поставил ногу на первую из трех ступенек беседки. Я отошла назад под зарево света, стекающего из-под купола крыши.

– Я думал, ты ошиблась. Думал, ты копаешься в истории моей семьи, в нашей собственности. Я думал, это ожерелье моей бабушки.

– Но оно принадлежит не твоей бабушке, а моей.

– Я не знал!

– Тогда почему мы это не обсудили? Почему ты не сказал: «Ах да, то ожерелье. Я его видел». Почему позволил мне бултыхаться вслепую?

– Потому что мы были едва знакомы.

Я отпрянула, будто получила удар.

– Понимаю.

Ной подался вперед.

– Нет. Не уходи.

– Почему бы и нет? Боже, Ной! А потом, когда мы познакомились? Мы ужинали с твоей семьей, и шаббат… мы плавали вместе на лодке, разговаривали с раввином, съели сотню мороженого. Ты заставил меня думать, что мы друзья, что ты мне помогаешь, а сам все это время знал, где находится ожерелье. Ты просто пытался сбить меня со следа?

– Нет! – Ной провел рукой по волосам. – То есть да, когда мы только начали поиски, я старался не подпускать тебя слишком близко. А потом… я пытался решить, как правильнее поступить. Я пытался их защитить.

– Что ж, хорошо, – сказала я. – Ты добился своего. Ты защитил свою семью и сохранил тайны. Прекрасно! Можешь оставить себе и ожерелье моей бабушки, если твоя не станет его носить.

– Господи, Эбигейл, ясное дело, что теперь я бы тебе рассказал. После того, как узнал, что ожерелье принадлежало твоей бабушке.

– Разумеется, – с издевкой бросила я. Мне стало жарко, ужасно-ужасно жарко. Единственный способ защитить себя – превратиться в ледышку, покрыться коркой незыблемого холода. – Именно поэтому ты сразу все и рассказал, не став пить шампанское.

– Я раздумывал.

– И долго ты собирался раздумывать? Проклятье, Ной. – Я схватилась за юбку, сминая светлый фатин. Мой голос звенел, как натянутая струна. – Ты даже после Бостона мне не рассказал.

Его лицо смягчилось, и Ной потянулся ко мне.

– Эбигейл…

Я отшатнулась. Лицо пылало, а сердце билось быстро, словно крылышки колибри.

– Нельзя хранить такое в секрете.

– К Бостону я решил, что это неоднозначный вопрос. Неважно. Мы выяснили… мы думали, что ожерелье принадлежало моему деду. К чему подливать масла в огонь?

– Дело в доверии, Ной. И в честности.

– Это бы тебя огорчило.

– Так огорчил бы меня! Лучше испытывать горечь, чем находиться в неведении! Господи! – Я провела рукой по волосам. – Ты должен был сказать. Не нужно было притворяться, что помогаешь мне, когда на самом деле мешал.

– Я пытался балансировать…

– Но у тебя не получилось, Ной. Ты не уравновесил меня и свою семью. Ты выбрал их. – Я покачала головой. – А знаешь что? Ты прав. Мы почти незнакомы. Мы по-прежнему едва друг друга знаем. – Я снова стала ледышкой, выпрямив спину и гордо подняв голову. – Я хочу получить его.

– Что? – обалдело уставился он.

– Я хочу вернуть ожерелье.

– Ты ведешь себя опрометчиво…

– Не говори мне, что мне делать или как себя вести. Оно принадлежало моей бабушке, так? Она просила его вернуть. Она сказала ему отправить ей ожерелье, а он отказался.

– Это было сто лет назад.

– А Элгин украл мрамор Парфенона, и Розеттский камень, и это до сих пор ужасная отговорка. – Возможно, я привела не самый удачный пример, учитывая, что Британский музей так и не вернул предметы искусства Греции и Египту. – Я хочу его вернуть.

– Оно хранилось у моей бабушки пятьдесят лет!

– А сколько лет оно принадлежало моей семье, кто скажет? Или ты поговоришь со своей семьей, или я.

– Эбигейл… – Он схватил меня за руку.

Я стряхнула его руку.

– Я серьезно, Ной. – Я прошла мимо него через розарий и вышла на лужайку, с трудом держа себя в руках. Улыбающиеся лица гостей смешались в хаотичный, сводящий с ума кошмар, водоворот слишком ярких глаз и визгливого смеха. Спотыкаясь, я пошла через них прямо ко входу в дом.

Я не собиралась предъявлять претензии Хелен Барбанел. Правда не собиралась.

Но когда она предстала передо мной в своем голубом платье, как снежная королева, с переливающимися драгоценностями на шее, меня прорвало.

– Почему вы сказали, что ожерелье моей бабушке подарил ваш муж?

– Что, прости? – Она обратила на меня свой холодный, непроницаемый взгляд.

– Я знаю, что это неправда. Я нашла старое фото своей бабушки с этим ожерельем.

На ее лице ни один мускул не дрогнул.

– Что ты хочешь сказать, дорогая?

– Снимок, на котором она еще ребенок. Это ожерелье принадлежало Рут. Это всегда было ее ожерелье.

Хелен наклонила голову с жалостливой улыбкой.

– Оно принадлежало матери Эдварда. Наверное, Рут взяла его взаймы, чтобы примерить.