Лето потерянных писем - [91]

Я обязана рассказать Ною.

Стремительной легкой походкой я прошла по лужайке и сделала небольшой шаг к Ною. Я положила ладонь ему на руку.

– Привет.

Он радостно улыбнулся и взял меня за руку.

– Это моя девушка, Эбигейл Шенберг.

Девушка.

Я вежливо кивала в момент знакомства. О да, член палаты представителей, приятно познакомиться. И с вами, телеведущая, тоже, хотя вживую вы ниже ростом, но об этом лучше не упоминать. Вот только сама я дрожала от еле сдерживаемого волнения. Когда гости вернулись к своему разговору, я встала на цыпочки и прошептала Ною на ухо:

– Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Он посмотрел на меня, увидел выражение моего лица и кивнул.

– Спасибо за приятную беседу, – сказал Ной гостям и позволил мне утащить его к изгороди. Мы встали в арке, ведущей в сад, к розам, беседке и океану – в уединенном месте, где перед нами проплывали остальные гости.

– Что? – почти засмеялся он.

– Взгляни. – Почти подпрыгивая, я показала ему фотографию на телефоне. – Это ожерелье моей бабушки.

Ной посмотрел на меня недоуменно и пристально. А потом перевел внимание на экран.

– Что?

– Некоммерческая организация, которой я отправила письмо с записями из Хольцман-Хаус, куда приехала моя бабушка. Они прислали мне хранящиеся у них фотографии того года.

Ной взял из моей руки телефон и увеличил фото, как только что сделала я.

– Это она?

– Да. Сразу же, как приехала в Штаты. – Я все-таки не выдержала и подпрыгнула. – Ной, на ней ожерелье. Оно было ее.

Его губы шевельнулись, он нахмурился.

– Но ожерелье ей подарил мой дедушка.

– Нет. Он точно его не дарил, потому что тогда они еще даже не были знакомы. Он, должно быть… – Я не смогла произнести слово «соврал».

Взгляд Ноя затуманился от замешательства.

– Я не понимаю.

Ной все понял. Но я не могла вынудить его делать какой-то вывод. Ему придется самому решать, как это воспринимать.

– Ной.

Он кивнул, и его губы сжались в тонкую полоску.

– Полагаю, мы не станем подозревать, что по странной случайности это идентичное ожерелье?

– Нет. Мне жаль. – Если честно, меня сейчас волновал не обман, а новость, что ожерелье действительно принадлежало бабушке. Она хотела его вернуть на законных основаниях. Я была права, пытаясь узнать, что произошло. – Может, возникло недопонимание, кто знает, но сейчас меня это не волнует.

– Тогда почему дед сказал, что подарил его? Почему не вернул, когда она попросила?

– Понятия не имею. Но нам надо еще раз с ним поговорить. Ной, это доказательство. Если мы покажем ему этот снимок, если он узнает, что мы знаем, что ожерелье принадлежало бабушке, ему придется рассказать нам правду.

Ной кивнул.

– Эбигейл…

– Да?

Он резко выдохнул и покачал головой.

– Не знаю. Я не понимаю. Я просто… я не догадывался, что они врут. Я думал… у них просто были свои причины скрывать прошлое.

– Может, у них действительно были причины. – Но наверняка нехорошие. – Попытаемся узнать.

Ной потер виски.

– Мне нужно выпить. – Он схватил с подноса мимо проходившего официанта два бокала шампанского и сделал пугающе огромный глоток. Не смотря мне в глаза, Ной прикончил шампанское за считаные секунды.

– Ной, что такое? – Я провела с этим парнем слишком много времени, чтобы понимать: что-то не так. – Что с тобой?

– Ничего.

– Не уверена, что верю тебе. – Я внимательно его оглядела. Никогда не видела у него такого лица и такого напряжения в теле. По венам побежал холод. – Что ты мне не рассказываешь?

– Не в моем характере выставлять напоказ семейные дела. – Ной перевел взгляд мне за плечо, и его лицо стало совсем невыразительным. – Давай-ка отойдем. – Он взял меня за руку и потянул за собой, но я стала упираться и повернулась туда, куда он смотрел.

И остолбенела.

Сегодня я пока не встречалась с его бабушкой, но сейчас она выплыла нам навстречу из толпы гостей в безукоризненном голубом платье и с идеальной прической. На ее шее переливалось ожерелье – холодное и ясное как лед.

– Здравствуйте, мои дорогие.

Меня словно пнули в живот.

Я медленно, очень медленно развернулась к Ною. Он стоял, неестественно застыв.

– Скажи мне, – строгим холодным тоном потребовала я, – что ты не знал, что ожерелье было у нее.

Ной закрыл глаза. Он застыл, как невообразимо красивая статуя с искусно уложенными кудрями и в белоснежной рубашке. Когда он открыл глаза, ему не было необходимости говорить.

Ной знал. Знал все это время. Мы нашли снимок моей бабушки в подростковом возрасте, где она носила ожерелье, и он подумал: «Я знаю это ожерелье, лучше не признаваться этой девчонке». Он ни разу не передумал. Он знал, что ожерелье было у его бабушки, и умалчивал об этом, прекрасно зная, как отчаянно я хотела его найти.

Мне нужно бежать, но идти было некуда, поскольку пробиться сквозь толпу гостей к выходу оказалось невозможно. Поэтому я поступила иначе. Я повернулась и прошла через арку в изгороди в глубокий цветущий сад.

– Эбигейл…

Я приподняла юбки и побежала.

Я неслась мимо цветов и деревьев, мимо хвойников с острыми иголками. По поздним летним цветам оранжевых и желтых оттенков, напоминавшим о грядущей осени. Я свернула в розарий. И что теперь? Я сама загнала себя в угол. Идти больше некуда, только в беседку, в эпицентр бури. Я взбежала по ступенькам, словно это строение без стен, без входа и выхода могло меня защитить.