Лето никогда - [5]

– Там кто-то из Дьяволов, – сказал Котомонов, выстругивая лук. Он говорил сквозь зубы, потому что держал в них леску для будущей тетивы.

– Сейчас Миша его вынет, – отозвался Букер, следя за работой перочинного ножа.

– Пошли сами вынем, – предложил Аргумент, который был недоволен музыкой. – Поставим нормальное. «Веселых ребят» смотрели? Крутой саундтрек.

– Не, посидим тут. Черную метку захотел? Без футбола оставили, теперь без похода оставят.

– Очень страшно. К тому же нашим вчера навешали.

– Не трогать! – Котомонов сыграл отработавшим ножиком, и тот, кувыркнувшись, вонзился в песок. Лук был почти готов. Котомонов прищурился, подыскивая дичь; в отдалении прыгали наивно-нахальные белки, не знающие лиха.

– Белку в глаз собрался? – захохотал Малый Букер, падая на спину и задирая ноги.

– Тебя, блин, – огрызнулся Котомонов и отрешенно уставился на вздыбленные корни, подрытые многими поколениями следопытов.

– Тогда полезай на «кукушку», – посоветовал Аргумент, незаметно перемещаясь поближе к запретному ножу. – «Зарницы» дождись и полезай.

«Кукушкой» в лагере «Бригантина» называли огромную старую ель, росшую близ забора в диком сыром месте, где не было ни хозяйственных построек, ни дорожек. В ее ветвях во время оно прятался снайпер, кукушка-моджахед. Это было давно. В стволе дерева сохранились теперь уже ржавые железнодорожные костыли, которые служили ему ступеньками. Моджахед куковал, привлекая внимание русских солдат; те останавливались и считали, сколько лет им осталось жить. И всегда получалось, что ровно столько, сколько нужно, чтобы снайпер прицелился, плюс время полета пули. На этого гада не пожалели ракеты и сняли с вертолета; елка укоротилась на треть. С тех пор из разросшихся за многие годы веток торчал уродливый, угольно-черный обрубок.

Котомонов, не отвечая на вызов, прилаживал леску.

Малый Букер взял веточку и стал чертить на песке круги.

– Слышь, Аргумент, – сказал он с притворным равнодушием. – Ты что про мнему знаешь? Точно не больно?

Аргумент по-змеиному плюнул.

– Говорят, не больно. Во дворе пацаны говорили, что вообще никак. Но они темнят, это сразу видно. Шуточки всякие шутят, скалятся и сразу про другое заговаривают.

Букер кивнул:

– Вот-вот. Разгалдятся: фигня, фигня, да ты что! А как начнешь спрашивать, затыкаются.

Котомонов вмешался:

– Ты, Букер, когда-нибудь Ботинка своего на лопатки клал?

– Ну, не клал, – тот усмехнулся и раздраженно пожал плечами.

– Правильно. И никто не клал. А после мнемы – это как бы положил. Ботинок после этого ходит, как скотина покрытая, в глаза боится заглянуть. А может, ленится. Но уважает, блин! У нас один своего даже бьет, но не по голове. Боится, говорит, что гадить начнет.

Букер представил, как его отец с потерянным видом ходит кругами. Рука непроизвольно возбудилась и стала чертить быстрее. Котомонов почесал бритый затылок:

– Мнема – полезная штука, пацаны. Кто мнему прошел, дорогу в жизни нашел. Это хорошо придумали, что в лагере, всем сразу, а тут и Ботинки все приехали в свой день. А в городе надо записываться, ждать, полдня терять…да ну на фиг.

– Чего ты как не знаю, – Аргумент растянулся на полоске травы. – Бывалый. А сам обделался. Небось, ты, Котомонов, еще и прививок боишься, а?

Котомонов прицелился в него из пустого лука, без стрелы.

– С какой-такой стати мне бояться? И причем тут прививки? Ты технику в клубе видел? Кресла и колпаки, как в парикмахерской. И мнемаки стоят. И все.

– На электрические стулья эти кресла похожи, – заметил Малый Букер. – Видал? Там такие наручники и наножники, и шлем.

– Это для буйных, на всякий случай, – сказал Котомонов.

– Там в кино еще губка, – воодушевился Аргумент. – Ее в ведре мочат, чтобы ток лучше проходил. Слышь, Котомонов, с тобой бы все классно было. Тебя уже приготовили, осталось за рубильник вот тэ-э-эк взяться, потянуть…

– Сейчас ты у меня сам лысый будешь, – пригрозил Котомонов. – Мало вчера получил? Дроздофила-то нет! Дроздофил, ау! Где ты, Дроздофил! На помощь! Караул! Аргумешу мочат! Как губку, блин, в ведре!

Помня мишину науку, Аргумент увернулся, перекатившись пять раз. Котомонов, забыв про лук, шлепнулся в пыль. Аргумент протянул руку и схватил нож, к которому давно подбирался.

– Ат-тя! – он вскочил на ноги и картинно чиркнул лезвием, повинуясь и подражая уголовному архетипу. – Иди сюда, фраер, не мельтеши.

Котомонов послушался другого, оппозиционно-оперуполномоченного архетипа, и выбросил ногу. Выбить нож у него не вышло, и он вместо этого неуклюже повернулся к противнику спиной. Аргумент по-кошачьи взвыл и прыгнул на Котомонова. Он нанес удар, но в последнюю секунду рука задержалась, резко замедлила ход, и острие лишь чуть-чуть укололо Котомонова в спину.

– Понарошку! Понарошку! – предупредительно закричал Аргумент, соскользнув с Котомонова и отступая. Он прикрывался руками, а нож бросил, втайне испугавшись неожиданного порыва.

– Козлы! – обругал их Букер. – Вы что, с ножами! Под арест же посадят, в сушилку.

Сушилка была страшным и соблазнительным местом. Под нее отвели маленький каменный домик без окон, который стоял неподалеку от скучной прачечной. При выключенном свете и запертой двери там не было видно собственной руки. Самые бедовые, если верить слухам, зажимали в сушилке девиц, когда те гладили белье без ничего. В сушилке, если гладить, бывало очень жарко. Рассказчикам верили, хотя никто не понимал, откуда берутся девицы. Лагерь «Бригантина» считался военно-спортивным, спартанским, строго мужским, и только его начальница была женщиной. У нее были неприятно желтые ладони – сухие, с мелкими мозолистыми вкраплениями. И бархатный голос. Многих, но только не глупеньких скаутов, этот контраст возбуждал.