Лето на Парк-авеню - [84]

– Я вам сочувствую.

Я не знала, что еще сказать и, если честно, я не была уверена, что она меня слышала. Она продолжала рассказывать.

– Когда я поправилась, мне сказали, я больше не смогу иметь детей, – она посмотрела на меня, сложив губы в грустную, тонкую улыбку. – Ну вот, теперь ты понимаешь, почему я так забочусь о Кристофере. Ближе, чем он, у меня никогда не будет ребенка.

На это я совершенно не знала, что сказать, и просто глотнула еще мартини.

Элейн стряхнула пепел с сигареты и вздохнула.

– Мне, наверно, не стоит говорить тебе этого (тебе – особенно), но я помню, когда твоя мама узнала, что беременна, я спросила ее, что она намерена предпринять.

Еще одна бестактность с ее стороны, но она хотя бы признавала это. Я никогда еще не видела Элейн такой. Она определенно напилась.

– В общем, Вив так посмотрела на меня, словно я спятила. Она ни на секунду не сомневалась, что хочет оставить ребенка. У нее и мысли не было, чтобы пойти и сделать…

Выражение моего лица заставило ее замолчать.

– О боже, Эли, – она взяла меня за руку и, помолчав немного, сказала: – Я думала, ты знаешь. Прости…

– Что знаю?

Ей не было нужды напоминать мне, что я родилась почти через девять месяцев после свадьбы родителей, но я не придавала этому значения. До этого момента. Мне стало дурно, и я залпом отпила мартини.

– Ты окей? – спросила она и дала знак бармену повторить заказ.

Я кивнула и осушила бокал.

– Это ничего не значит, – сказала она. – Ты же знаешь, твои мама с папой любили тебя.

Я это знала, но не могла сказать ни слова. Я просто кивнула и стала слушать дальше.

– О Эли, – она покачала головой. – Я правда думала, ты знаешь.

Она закурила, и я смотрела, как она выдыхает дым, подавшись вперед всем корпусом.

Какие-то люди приблизились к нам и уселись за столик рядом с баром, и я взглянула на них искоса.

Дым от сигареты Элейн поплыл в мою сторону. Она сказала со вздохом:

– Я помню, как Вив познакомилась с твоим отцом. Это случилось здесь, в Нью-Йорке. Сразу после войны. Он был такой красавец-моряк. Правда, как звезда экрана. Он ее на руках носил. Я еще не видела, чтобы твоя мама так сходила с ума по какому-то парню. Это было так романтично. Любовь как ураган. Думаю, они сами такого не ожидали.

Она замолчала, но мне все это было уже известно. Я уже слышала, как родители познакомились в Нью-Йорке, и знала, что отец служил во флоте. Он и в свои сорок семь был еще хоть куда.

– Продолжайте.

– А потом, в общем, твоя мама поняла, что беременна. Тобой. И вот тогда все стало… – она замялась и начала заново. – В общем, когда твоя мама сказала своим родителям, это был конец. Они просто отказались от нее. Они очернили ее. Настроили против нее всю семью. Твоя мама не знала, что делать, куда податься. Твой отец был родом из Янгстауна, так что она поехала с ним. И он правильно поступил. Женился на ней.

Я оставила Элейн в баре и ушла. У меня кружилась голова от джина и всего, что я услышала. Я повторяла про себя, не желая в это верить: «Родителям пришлось пожениться, потому что мама забеременела мной. Они меня не планировали. Я появилась по ошибке». Но теперь я, по крайней мере, знала, из-за чего мамин отец так обошелся с ней. Из-за меня.

Когда я вернулась домой, там было душно, даже с открытыми окнами. Меня шатало от выпитого и отчаянно хотелось чем-то набить живот, но выбор у меня был невелик. Я нацелилась на пачку крекеров и банку арахисового масла, но вскоре поняла, что это не то. Тогда я выпила бутылку апельсиновой газировки, забавляясь пьяной мыслью, что у нас дома, в Янгстауне, говорят шипучка, а не газировка.

Дома, в Янгстауне…

То, что я узнала о родителях, легло на меня тяжкой ношей. Я почувствовала себя ответственной за то, что круто поменяла жизнь двух человек. Если бы не я, мама осталась бы в Нью-Йорке и, вероятно, продолжила бы карьеру модели, несмотря на недовольство ее отца. Она бы встретила другого мужчину, вышла за него и родила другого ребенка. Может, даже нескольких. А мой отец? Он бы вернулся после войны к себе домой, в Янгстаун, женился там на ком-то и тоже зажил бы другой жизнью, с другой семьей.

Но даже если родители и винили меня в том, как я перекроила их судьбу, они никогда не давали мне это почувствовать. То, что я узнала, не заставило меня усомниться в их любви ко мне. Элейн пыталась подчеркнуть это, но я и так знала, что родители любят меня. И все же это вызвало определенный сдвиг у меня в сознании, в моем представлении о родителях. Во всяком случае, мне не пришлось переписывать историю их любви. У меня было достаточно воспоминаний о том, как они держались за руки, как целовались украдкой, думая, что никто не видит, как медленно танцевали в гостиной под музыку из радио, и мама напевала отцу на ухо. Они были счастливы, насколько я видела. Так что этот сдвиг касался только меня, моего отношения к себе.

Я понимала, что в какой-то момент должна буду что-то сказать отцу, но разговор такого рода лучше вести в живую, чем по телефону. Особенно, когда на заднем фоне маячит Фэй, а отец то и дело поглядывает на часы над плитой, прикидывая, во сколько ему обойдется наше общение.