Лето на Парк-авеню - [73]

Шрифт
Интервал

– Труди, что ты придумала?

Я перестала качаться. Она наложила толстый слой макияжа на два тона темнее своей кожи.

– Может, взять на тон светлее?

– Нет. Не надо макияжа, – я снова стала качаться. – Ты на тыкву похожа.

– Большое спасибо.

– То есть ты словно хочешь что-то скрыть.

– Так и есть.

– У тебя прекрасная чистая кожа. Подумаешь, веснушки. Не прячь их.

Но она меня не слушала. Она подошла к шкафу и стала передвигать туда-сюда плечики, пока не нашла два платья, которые положила рядом на кровать.

– Собираешься куда-то?

– Нет. Просто пытаюсь понять, что надеть. У меня собеседование.

– Что? – я снова перестала качаться.

– Утром в понедельник. Возможно, в эти выходные я буду искать себе новый прикид.

– Подожди-ка. Где у тебя собеседование?

– Хочешь, верь, хочешь – нет, но в архитектурной фирме.

– Чего? Ух ты! Труди, это же…

– Простой регистраторшей, – сказала она, остужая мой восторг. – Но это шаг в правильном направлении.

– Еще бы. Как так получилось?

– Ты не поверишь. Сижу я на прошлой неделе в кондитерской, просто сижу за стойкой, никого не трогаю, читаю «Источник». И мужчина рядом начинает спрашивать, как мне книга. Мы заговорили об архитектуре, и оказалось, что он архитектор, и не успела я глазом моргнуть, как он говорит, что им на фирме нужна регистраторша.

– Ты ничего мне не сказала. Как же так?

– Просто не думала, что из этого что-то получится. Думала, это просто болтовня, чтобы выудить у меня номерок. Но сегодня мне позвонили и сказали приходить на собеседование в понедельник утром. Что, если мне дадут работу? Сказать им, что мне надо подумать?

– О чем тут думать?

Она улыбнулась.

– И ни в коем случае не пользуйся этим тональным кремом.

Глава двадцать четвертая

Сирены гудели все реже, все больше ехали такси с горящими фарами. Обеденная очередь в забегаловке на углу не высовывалась из двери. Был вечер пятницы перед Днем поминовения, и хотя официальным праздничным днем считался понедельник, город уже начинал пустеть. Большинство нью-йоркцев разъезжались по всяким там Хэмптонам и местам вроде Атлантик-сити.

Теперь, когда июльский номер ушел в печать, Хелен обещала взять несколько дней выходных, но в ту пятницу мы сидели до вечера, когда все остальные давно ушли, и Хелен редактировала статью для августовского номера, хотя и понимала, что августовский номер еще под вопросом.

– Элис, – позвала она меня из своего кабинета, подавшись вбок из-за стола. – Элис, дорогая. Ты сделаешь мне одолжение?

– Конечно.

Я встала из-за стола и подошла к двери ее кабинета. В свете настольной лампы вился дым от недавно докуренной сигареты.

– Ты не против забрать Грегори от ветеринара? У бедняжки была ушная инфекция. Уже четыре часа, а я, боюсь, не успею туда до закрытия, до пяти. Будешь лапой, заберешь его и отвезешь ко мне домой?

– Конечно.

Я вдруг отметила, как часто я говорила ей это слово: конечно. Конечно, я сделаю это, конечно, я сделаю то. Я была рада услужить ей, выполнить очередное поручение в первый вечер праздничных выходных, особенно учитывая, что Бриджет уже уехала в Атлантик-Сити с мужчиной, с которым познакомилась накануне, а Труди была в Сент-Луисе и должна была вернуться вечером в понедельник, как раз вовремя, чтобы начать работать на новом месте.

Эрика я избегала, потому что, честно говоря, не знала, чего хочу от наших отношений. Как пара мы никогда не совпадали. Если я хотела чего-то большего, он упирался, и наоборот. Должно быть, он почувствовал, что я дала задний ход, потому что в последнее время всячески пытался вернуть мое внимание. После того, как я отказалась пойти с ним на симфонию и на ужин в «Барбетту», он из кожи вон лез, уговаривая меня провести праздничные дни в гостях у его семьи, в Беркшире. В письме это выглядело великолепно – все, о чем я только мечтала. Я снова задавалась вопросом, не вожу ли себя за нос, но ведь он мне даже не говорил, что у него семейный дом в Беркшире, а такие вещи следовало знать заранее, прежде чем отправляться туда в качестве… кого? Его подружки, девушки, с которой он отлучался на полднички? В конечном счете, я решила, что не могу. Я соврала ему, что у меня другие планы, хотя знала, что меня ждут долгие одинокие выходные.

Ветеринарная клиника располагалась на Третьей авеню, между 71-й и 72-й. В приемной творился кавардак: лай, шипение, звяканье собачьих ошейников и номерков, клацанье когтей по линолеуму. Запах тоже оставлял желать лучшего – бессчетные животные хвори, разбавленные антисептиком. Умотанный вислоухий щенок лежал на боку с безразличным видом, тяжело дыша.

Я объяснила, что пришла забрать кота миссис Браун, и вскоре регистратор вынес мне переноску, похожую на красный ящик для инструментов с сетчатой дверцей. Грегори воззрился на меня большими голубыми глазами. Я просунула палец сквозь сетку и попыталась заверить его, что все хорошо, я забираю его домой.

Всю дорогу до дома Грегори что-то не устраивало, он мяукал и завывал. Привратник Хелен, Фредди, приветствовал меня улыбкой до ушей.

– Кто тут у нас? – спросил он и нагнулся, заглядывая в сетчатую дверцу. – Это Саманта?

– Нет, Грегори.

– Ну, добро пожаловать домой, мистер Грегори. Не правда ли, славный денек, мисс Элис?


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.