Лето на Парк-авеню - [44]

Шрифт
Интервал

– Старых номеров этого?

– Угу, – она достала ножницы из верхнего ящика и принялась вырезать из журнала полуголых женщин. – И чем раньше, тем лучше. Завтра – крайний срок. Дэвид не держит никаких старых журналов. Говорит, лишний хлам.

– Ну, пожалуй, я могла бы заглянуть в библиотеку и выяснить, нет ли…

– В библиотеку? – она ухмыльнулась и воздела руку с ножницами. – Киса моя, я не планирую возвращать их.

– О. Ясно.

Я вышла из ее кабинета и вернулась к себе за стол с таким ощущением, словно меня проверяют. Я думала обо всех поручениях, что выполняла для Хелен в любое время. Я делала для нее все, что могла, и она сама мне говорила, что я ее балую. Так оно и было. Я забирала за нее одежду из химчистки, не дожидаясь, пока она попросит, бегала к ней домой, заплатить домовладельцу, потому что сама она забыла. Носилась для нее за ланчами, которых она никогда не ела. А иногда и за ужинами. Приносила ей бессчетные чашки кофе и выскакивала под проливной дождь за сигаретами. Заметив, что она опять порвала чулки, я бежала в «Бергдорф» за новыми. Я заботилась, чтобы каждое утро на столе у нее лежали нужные газеты. Я следила, чтобы ей хватало карандашей, которые она ломала, выпуская пар, а потом убирала обломки с пола, чтобы она не споткнулась. Я ограждала ее от телефонных звонков и нежеланных посетителей. Выпроваживала людей из ее кабинета и поминутно следила за ее распорядком дня. Я делала все, чтобы ей не приходилось заботиться ни о чем, кроме своего журнала.

Но что до этих «Плейбоев» – я боялась, что не справлюсь. Мне ужасно не хотелось подвести ее, но я совершенно не представляла, где раздобыть старые номера. Она сказала, что они нужны ей немедленно, а значит, оформлять заказ в издательстве в Чикаго было некогда. В приемных у врачей всегда валялись старые журналы, но не такие. Хорошенько обдумав ситуацию, я поняла, что выручить меня может только один человек.


– Ты читаешь «Плейбой»? – спросила я Эрика даже раньше, чем нам принесли напитки.

Мы сидели бок о бок за барной стойкой «Русской чайной».

– Есть такое. Да, – он вопросительно взглянул на меня. – А что?

– Мне нужны старые номера.

– Стало быть, появился интерес? – он рассмеялся.

Это была наша первая встреча после того вечера, когда мы целовались, а с тех пор прошло больше двух недель. Я хотела проявить выдержку, чтобы он сам подошел ко мне, но мне были нужны эти журналы и, сказать по правде, я была только рада такому предлогу. Я то и дело поглядывала на его губы, вспоминая наши поцелуи, сладость его языка и как он доводил меня до исступления.

Бармен поставил напитки перед нами, и Эрик сразу проглотил оливку.

– И зачем это тебе понадобились мои номера «Плейбоя»?

– Для исследования.

– Кто бы сомневался. А что ты исследуешь?

Я ничего не сказала и отпила мартини, пропуская в горло ледяной джин и придумывая подходящее объяснение.

– Что ж, – сказал он, – если тебе нужно исследование, я с радостью приму в нем участие.

– Очень смешно. Так можешь ты мне дать старые номера?

– А что я получу за это? – он выгнул бровь с намеком, и я не устояла.

– Подожди, увидишь.

– О, правда? – он рассмеялся. – Давай, колись. Это просто такая уловка, чтобы напроситься ко мне в гости?

Я улыбнулась. Между нами множились двусмысленности. Мы смотрели друг на друга, он прижимался ногой к моему бедру, и у меня закипала кровь.

Мы едва пригубили напитки, но Эрик отсчитал пару банкнот и положил на стойку. Я скользнула за ним на заднее сиденье такси, и мы вышли перед зданием со швейцаром на Парк-авеню.

– Добрый вечер, мистер Мастерсон, – кивнул ему швейцар, пропуская нас в мраморный холл.

Апартаменты Эрика располагались на девятнадцатом этаже; воплощение моих фантазий о жизни в Нью-Йорке. Полная противоположность моему жилью. Я бы не удивилась, узнав, что месячная квартплата обходится Эрику в триста пятьдесят долларов. Все в его квартире было по последнему писку моды, с черно-белыми обоями от Орлы Кили и ворсистыми коврами. Картину дополняли софа с прямой спинкой и кресла «Барселона». Также имелись медные подсвечники, портсигары и настольные зажигалки. Все пепельницы были чистыми, нигде ни валяющейся газеты, ни недопитой кружки. Я подумала, что здесь не обходится без домработницы, которая каждое утро подбирает с пола его носки и туфли, моет посуду, стирает и прибирается.

Эрик завернул на кухню и возник с серебряным ведерком со льдом.

– Мартини? – спросил он, оглядывая шеренгу бутылок в своем внушительном баре.

– Можно и мартини.

Я уселась на один из черных вращающихся стульев и положила локти на стойку.

Мы выпили по одному мартини прежде, чем он упомянул «Плейбой».

– Они там, в спальне.

Он повел головой, приглашая меня, и я последовала за ним.

Учитывая антураж гостиной, я была готова увидеть круглую кровать с атласными простынями и зеркальный потолок. Но спальня Эрика оказалась совершенно обычной, даже простоватой на общем фоне. В углу стоял телевизор «Магнавокс», широко раскинув усы антенны. Я присела на кровать, так как больше было некуда, положив руки на голубое шенильское покрывало. В комнате легко пахло тальком.

Эрик подошел к шкафу и принес стопку журналов. Было заметно, что их читали и перечитывали – страницы замусолились, уголки загибались. На голом бедре Мисс Январь виднелся круглый след от стакана.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).