Лето бабочек - [85]

– Не совсем, нет, – я нервно кашлянула, и Эл с любопытством посмотрел на меня. – Я единственный ребенок. Но моя семья довольно… Гм. Я не очень часто ходила к соседям.

– Ясно. Разве ты не знала своих соседей? Или вы жили за границей?

Я покачала головой, готовая впервые за тот вечер рассмеяться, хотя разговор был серьезным.

– Нет, в деревне. Я объясню как-нибудь в другой раз, если позовешь.

– Женщина-загадка. Как интригующе.

– Не совсем.

Я сменила тему:

– Что ты пишешь?

– Я репортер в «Дейли Скетч». На самом деле, мне только что дали новую должность. Я пишу о природе.

– О природе?

– О сельской местности. Живые изгороди и благородная земля.

– Живые изгороди?

Эл на минуту задумался.

– Живые изгороди? Это правильное слово?

– Да, – сказала я, смеясь.

– Ну, все такое. И сельское хозяйство. Я не деревенский человек. Как ты уже поняла. Если бы на меня напала птица, я бы не смог сказать, как она называется. Но я искренне надеюсь, что не нападет.

– Ты никогда не слышал о Грейлинг, – сказала я, вспоминая.

Эл засмеялся.

– До сих пор не запомню, что это такое. Это ведь бабочка?

Я кивнула, улыбаясь.

– Ну, хоть что-то. Во всяком случае, я боюсь бабочек. Хотя я бы не знал, что делать, если бы ко мне подошла даже обычная корова. Однажды увидел одну из окна, когда мы ездили в Витстабл на целый день и поезд остановился на подъездных путях. Она подошла и лизнула окно. – Эл слегка вздрогнул. – О, мы все так орали. У них такие языки! Вот с твою голову.

– Ты городской житель.

– Да, и горжусь этим. Теперь я должен писать красивые колонки о матери-природе. Это ужасно.

Я подумала о криках новорожденных ягнят, когда вороны в ожидании прыгают вниз и выклевывают глаза. О совах, которые гнездятся в заброшенных конюшнях, рвут на части одного из своих совят, чтобы накормить остальных. О гусеницах, которые поглощают яд из своей пищи и каким-то чудесным образом превращают его во вредные выделения, чтобы отогнать птиц и других конкурентов. Это было похоже на другой мир, здесь, в этой безопасной, теплой квартире.

– Мать-природа не так уж прекрасна, если честно.

– Правда? Не знаю. Старая дева, которая в данный момент пишет колонку, рассказывает о маленьких ягнятах, играющих на зеленых пастбищах, и о нежной трели малиновки.

– Малиновки довольно агрессивны, – сказала я. – Однажды я… – Но я замолчала.

Мне не хотелось вспоминать Кипсейк.

Наступила пауза, и Эл снова заговорил:

– Во всяком случае, это шанс. Я хочу работать в отделе новостей, но боюсь, что это все далеко от меня.

– Правда?

– Многие парни соображают лучше меня. – Темное лицо Эл стало злым. – Вот почему я еще не сплю, понимаешь. Пытаюсь закончить этот проклятый рассказ про коровью петрушку. Я даже не уверен, что это такое. Я хочу сообщать о том, что актуально, что происходит сейчас. Кажется чертовски нелепым писать о чепухе, вроде нарциссов на полях, когда мир движется к краху.

Я хотела сказать, но постеснялась, что цель сражения была, безусловно, в том, чтобы спасти мир, в котором мы хотели жить, в котором были такие вещи, как нарциссы в полях. Вместо этого я рискнула и сказала:

– Я помогу тебе, если хочешь. Я «деревенская девчонка».

– Конечно, да. – Эл широко и обезоруживающе улыбнулся. – Ты знаешь, что такое птицы, что такое полевые цветы и… О, все это?

– Ну, да, – ответила я. – Мы можем помочь друг другу.

– Хорошая идея.

Наши глаза снова встретились, и я почувствовала ту странную, неуклонную боль, когда мы впервые встретились.

– Я рад, что ты пришла сегодня, Тедди.

– Я тоже рада, – сказала я.

– Ты ужасно милая.

Затем внезапно Эл осторожно двинулся вперед и погладил мои волосы, так что костяшки пальцев прижались к моей щеке, а пальцы пробежались по моей голове к шее, и я подпрыгнула и замерла, тяжело дыша, слегка покачиваясь, когда мы смотрели друг на друга, на диване. Я закрыла глаза, удивленная чувством, которое появилось во мне, и когда я открыла их, лицо Эл было передо мной, а потом мы поцеловались – ох, этот первый поцелуй. Это чувство руки на моей шее, этот трепет, как удар…

Я отскочила назад, после нескольких мгновений, сжав руками щеки.

– Что ты делаешь?

Мгновенно Эл сказал:

– Извини. Мне ужасно жаль. Я слегка потерялся.

– Все хорошо.

Мы смотрели друг на друга, грудь поднималась и опускалась от дыхания.

– Правда, Тедди, я не должен был этого делать. Не злись…

– Я не злюсь, – сказала я, видя, что Эл не на шутку встревожен. – На самом деле. Это было… Это было мило. Но это неправильно. Мы не должны.

Я покачала головой, уставшая, смущенная, готовая заплакать.

– Я… Я не…

– У тебя была такая ужасная ночь, не так ли? – тихо сказал Эл, а затем положил руку мне на плечо. – Мне очень жаль. Хочешь пойти вниз? Я пойду с тобой.

Я знала, что все теперь будет хорошо, как я знала, что могу доверять Эл, ведь он не Борис, не такая скотина.

– Это все забыто, правда, – сказала я, поставив бокал на стол. – Но послушай, я не хочу возвращаться туда – не сегодня вечером, я имею в виду. Можно мне остаться здесь?

– Конечно, – сказал Эл, засуетившись от чувства облегчения, положив руку на бледный лоб. – Господи, я рад, что не расстроил тебя. Во всяком случае, я собирался предложить тебе остаться – я буду спать на диване. Ложись в мою кровать.