Лето бабочек - [83]

Поэтому я улыбнулась.

– Пожалуйста, позвольте мне помочь, – сказала я и потянулась к его брюкам, и взяла его тяжелую штуковину в руку.

Он освободил меня и убрал руки. Моя грудь была раздавлена его массивной ладонью. Одной рукой я прикоснулась к его брюкам и нервно улыбнулась, и как раз в тот момент, когда он расслабился, я со всей силы дернула его причиндалы и ударила. Он упал назад, крича от боли.

Я оскалила зубы, резко втянув воздух.

– В следующий раз я тебя убью, – прошипела я. – Обещаю тебе. – Между моими стиснутыми зубами прыснула слюна. – Если ты снова дотронешься до меня, я убью тебя.

– Сука! – Он шатнулся в мою сторону, и я снова ударила его ногой, а затем оттолкнула, как могла, с ревущим криком почти первобытного гнева. Я услышала глухой стук, когда он упал на пол, но я не остановилась, чтобы посмотреть. Я перепрыгнула через подлокотник кресла и вышла из двери в прихожую.

Я знала, что делать. Я побежала вверх по лестнице и яростно заколотила в дверь Эл.

* * *

– Простите, – сказала я, тяжело дыша, когда Эл с любопытством посмотрел на меня. – Я не знала, куда мне еще идти.

Он обнял меня и втянул в квартиру.

– Бедняжка. Что случилось?

Я все еще чувствовала на груди отпечаток руки Бориса и посмотрела вниз, ожидая увидеть там какое-то пятно, и с ужасом обнаружила, что моя симпатичная рубашка порвана и ленты развеваются вокруг зеленых эмалевых заклепок. Я так гордилась этой рубашкой с цветочным принтом и маленькими пуговицами. Я купила ее в «Джегере», на Риджент-стрит, на первую зарплату от Ашкенази. Я с тревогой увидела, что на черно-белом цветочном узоре была кровь. Моя или его?

Я закрыла лицо руками. На мне была безрукавка, но она, к сожалению, тоже была порвана, плечевой ремень отвалился. И все же от адреналина я чувствовала почти ликование.

– У вас есть рубашка, которую я могу одолжить? – спросила я. – И выпить?

– Я одолжу тебе рубашку. И я дам тебе выпить, – сказал Эл и сочувственно цокнул языком. – Боже, кто с тобой это сделал? Что случилось с тем парнем?

Я почти истерически хихикнула.

– Я не знаю. – Я поняла, что дрожу. – Я… Похоже, я его убила.

– Подумаем о нем позже. Тебе нужен виски. Иди и сядь. Сначала я принесу тебе что-нибудь надеть.

Эл отвернулся, пока я надевала новую одежду – Эл был стройным и невысоким, поэтому она хорошо сидела. Мягкая хлопковая рубашка была прохладной, успокаивающей мою израненную обнаженную кожу. Я села на старый диван, все еще будучи не в состоянии унять дрожь.

– Не могу перестать трястись, – сказала я. – Извините.

– А теперь принесу тебе выпить. – Эл исчез на кухне. Я подтянула колени к подбородку, обняла себя и посмотрела вокруг. Комната была бледно-зеленой, с большими мансардными окнами, выходящими на небольшой балкон. Стены были украшены дешевыми репродукциями картин, портретов разных людей, в основном Хогарта. Над диваном висела «Девушка с креветками». До сих пор это моя любимая картина.

Я никогда не была счастливее, чем в той комнате. Все последующие годы, когда я просыпалась по утрам и чувствовала, как холодный, жестокий металлический шлем скользит по моей голове, так что я могу видеть только черноту, я пыталась заставить себя подумать об Эл, о его комнате, о паркете бисквитного цвета, об ярко-оранжево-зелено-желтом коврике в стиле омега на полу, о потертом черном диване, об узорах, которые мне понравились, о старом пианино с метрономом. За прошедшие годы я часто не могла заставить себя пойти туда: иногда я даже не могла просто смотреть в ту сторону. Теперь, когда я стара, я могу вспомнить все, каждую деталь, и это приносит мне огромное утешение.

Эл снова появился из кухни, неся на тарелке бутерброд, стакан пива, стакан виски и воды, и сел на кресло напротив меня.

– Сначала выпей виски.

Дымный, медовый вкус обжег и скатился по моему горлу, и я закрыла глаза.

– Восхитительно. – Я пролила немного на пол и поставила стакан. – Извини.

Эл протянул мне бутерброд, и наши пальцы соприкоснулись.

– Съешь это. После шока надо поесть. Там сыр и ветчина.

Хлеб был немного несвежим, а ветчина была нарезана жесткими ломтями, но это была самая вкусная вещь, которую я когда-либо пробовала. Я съела все, голодная, и потом посмотрела на Эл:

– Ох, спасибо.

– На здоровье, Тедди. Ах, ты, бедняжка. – Я засмеялась; позже я узнала, что ист-эндовский акцент Эл появлялся и исчезал во времена стресса. – Ты сегодня ела?

– Да, – сказала я поспешно – не хотела развивать мысль о том, что у меня что-то не так. – Ашкенази обеспечивают меня. Просто…

– Они не защищают тебя от домогательств.

– Ну, вроде того.

Эл изучал свои длинные бледные пальцы.

– Они тебе нравятся?

– О да. Очень нравятся. Знаешь, ты насчет них ошибаешься. Они… У них свои особенности. – Мы улыбнулись друг другу.

– Но они ко мне очень добры. Я не хочу говорить о них плохо.

– Интересно, как долго продлится вся эта ситуация? – сказал Эл. – Выпей еще виски.

Я чувствовала себя намного лучше, виски уже пробудил во мне одурманенное чувство комфорта, и я сделала еще один большой глоток.

– Они все очень мрачные сегодня. Английские футболисты в Германии вчера, ты слышал, они сделали нацистский салют? Даже Стэнли Мэтьюз?