Лето бабочек - [82]

– Слушай, извини… – сказал «Алейн» тихим голосом, и я заметила, что мое сердце сжимается от звука этого тихого, доброго голоса. – Привет, Тедди.

– Привет, Алейн, – сказала я, и в ответ получила легкую загадочную улыбку.

Однажды вечером в середине мая я сидела в гостиной Ашкенази, желая, чтобы они собрались и пошли спать, чтобы я могла заползти обратно в свою комнату и закрыть дверь в сад. Была чудесная теплая ночь, и они с тремя гостями довольно долго сидели в саду. Свечи сгорели до блестящих восковых медальонов, большая пепельница из синего стекла размером с человеческую голову была почти до краев заполнена окурками, а из моей комнаты доносился звук граммофона, который играл симфонию № 2 Рахманинова: Михаил всегда слушал Рахманинова, когда злился. Только что пришла новость о футбольном матче между Англией и Германией накануне вечером в Берлине, где английские игроки исполнили нацистское приветствие. Атмосфера была лихорадочной, в воздухе витали разговоры о предательстве.

Миша и Михаил развлекали одного из своих старых друзей из Санкт-Петербурга, ужасно грустную женщину по имени Катя. На прошлой неделе Катя получила известие о том, что ее мужа Стефана, который, как и Михаил с Мишей, изначально покинул Россию и переехал в Вену, забрали сотрудники полиции, которые не сказали, почему и где он находится. Он был евреем. Среди других гостей были угловатая, добрая скульптор по имени Джинни и ее муж Борис (пьяный русский, игравший на губной гармошке). Борис был резким и хамил, в отличие от других друзей Ашкенази. Его представили Гремальты, которые были известными торговцами произведениями искусства в Париже, а также давними друзьями Ашкенази – и это давало Борису лицензию, которую он иначе не имел бы. В мою первую неделю он схватил меня за грудь, когда проходил мимо моей кровати при выходе, потянулся вниз и, мучительно смяв мою плоть, прошипел:

– Эта вишенка почти созрела, а?

Я оттолкнула его, увернувшись и пробормотав, что ему пора уходить. Тогда я подумала про себя, что быть богемным иногда бывает довольно трудно.

– Дитер говорит, что он сбежал, – говорила Катя. – Он говорит, что квартиру обыскали, что ничего из наших вещей не осталось. Стефан никогда не сбежит, не сказав мне ни слова. Его забрали.

Голос Миши, жесткий и слабый, застрял у меня в голове на несколько дней, потому что я никогда не слышала, как она говорит о доме или о том, почему они сбежали, никогда не слышала, как она говорила о международной ситуации не в общих чертах.

– Михаил. Их уже забирают. Михаил.

И Михаил отвечал уверенным, мягким голосом:

– Еще есть время. Они заняты строительством своей империи. Еще есть время, моя любовь.

Обрывки разговора долетели до меня из сада, когда остальные утешали Катю и обсуждали, что можно сделать. Мне не нравилась мысль о том, что Борис будет проходить мимо меня, когда я буду притворяться, что сплю в своей кровати, поэтому я сидела, свернувшись калачиком в кресле, читая триллер примерно до часа ночи, когда разговор стал громче, и собравшаяся компания, казалось, не показывала никаких признаков движения. Я начала дремать. Я ущипнула себя, чтобы не заснуть, но это было бесполезно. Я начала клевать носом и в конце концов встала, как только дверь в мою комнату распахнулась, и из сада появился Борис с пустым шейкером для коктейлей.

– Ах, – тихо сказал он. Его глаза были стеклянными и смотрели на меня. – Ты прячешься здесь?

Я потерла глаза, когда он подошел ближе.

– Вам что-то нужно?

Я не понимала, почему Ашкенази дружили с Борисом. Мне не нравилось то, как он смотрел на меня, или то, как он размахивал ногами, не обращая внимания на то, что пачкает ноги Джинни, или то, как он вытирал рот рукавом и пил джин залпом. Я села, и он сказал:

– Да, малышка. Маленькая черешенка вот-вот лопнет.

Это было так внезапно, что я не успела среагировать. Он закрыл дверь из моей спальни в сад и, подойдя к креслу, схватил меня за плечи и начал целовать мою шею; я чувствовала его зубы, царапающие кожу, и выскочила из кресла, выкручивая руки, пытаясь стряхнуть его с себя. Но он скрутил меня и толкнул к стене, от чего я вскрикнула.

– Тихо. Стой спокойно, – сказал он и ударил меня головой о стену, так что я почувствовала, как хрустнули кости в шее. – Это не займет много времени. – Его огромные волосатые руки тянули меня за брюки. На самом деле даже не тянули: он дернул так сильно, что кнопка оторвалась, и молния начала расходиться. Вся эта сцена была странной: здесь был человек, который все время был задумчив и молчал, лишь время от времени говорил непристойности, а теперь внезапно стал диким животным. Его сила была удивительной.

– Нет! – закричала я, пытаясь оттолкнуть его. – Оставьте меня в покое! – Я не испугалась, а просто разозлилась. Я не привыкла к такому обращению, и я до сих пор рада, что так отреагировала.

Но он снова толкнул меня к стене и держал меня, одной рукой давя на мою грудь, так сильно, что я не могла дышать, а затем шлепнул меня по лицу, точно так же как раньше делал отец.

– Я должен сделать это.

Я должен сделать это. Он все время пихал меня в ноги, его член давил на меня, и внезапно темп увеличивался, и что-то внутри меня взорвалось. Ярость дала мне бешеную силу. Здесь меня не будут пихать, как мой отец. Здесь меня не загонят в тень, этот человек не сломает меня – нет, нет, не для этого я рискнула всем, оставив позади прежнюю жизнь. Я не позволю. И все же я знала, что он сильнее меня. Я ненавидела его черной ненавистью за то, что он пытался раздавить меня, сделать меня маленькой, и поэтому из последних сил я твердила себе, что должна быть спокойной, думать головой. Я поняла, что не могу с ним спорить. Потому что он уже вошел в раж.