Лётные дневники. Часть 7 - [45]

            14.02.   С родным ворчливым экипажем слетать в Норильск, да просто увидеться, было приятно. Коля блестяще пилотировал, и в каждом движении просматривались уверенная надежность, чутье и опыт тренированного профессионала. Я с легкой тоской и с досадой подумал о том, что через неделю снова буду мучиться с Володей, который, будучи уже командиром-стажером, Коле в подметки не годится – и по подготовке, и по способностям, и по характеру. Но… я сам выбрал. Еще неизвестно, что преподнес бы мне Петя Р.

           Да, собственно, сто часов тренировки – это к середине марта. Пару полетов с ним выполнил штатный инструктор, а каждый полет – 12 часов.

           Чему я научу его за те 10-12 посадок, что нам отпущены программой? Когда Колю я два года, отрывая от себя, шлифовал и шлифовал.

          Это безвременье, когда каждый думает только о себе, – да до шлифовки ли вторых пилотов замордованным капитанам. Может, двум-трем, неравнодушным, и не все равно; остальные делают свои дела, предоставляя вторым пилотам вариться в собственном соку, а то и вообще для гарантии не давая им штурвала, как бы чего не вышло.

          А я Колю выпестовал. Он стоит в графике ввода на второе полугодие; там еще 2-3 стажера впереди, из бывшей 3 АЭ. Может, из них кого-то мне подсунут вперед Коли, но он согласен ждать еще полгода – лишь бы со мной…

          Да, по правде, какой там ему ввод. Ей-богу, любой, слетав с ним, скажет: да уж, школа…

         А был тюлень.

         Так что не надо сразу хоронить капитана в Володе С. Ему не повезло так, как Евдокимову, однако я уверен: рано или поздно, но самолет он прочувствует.

         В Норильске не работала система, заход был сложный, мы корячились по приводам, диспетчер изредка подсказывал уклонение по локатору. Коля старался. Выпали из облаков после дальнего привода; я попросил убрать пару ступеней ОВИ, чтоб не слепили; Коля подбирал скорости на тяжелой, 80-тонной машине.

          Полоса была расчищена на 1800 м до 0,45, дальше до конца 0,3. Алексеич болел душой за слабенькую переднюю ногу, предупреждал.

          Эх, прелесть экипаж. Эти ворчуны, матерщинники, спекулянты и рвачи, эти совки, – в сложных условиях захода на скользкую норильскую полосу работали, как хорошо отлаженный и настроенный музыкальный инструмент. Все с полуслова, на едином дыхании, вдохновенно.

          Я попросил убрать еще на ступень яркость ОВИ. Диспетчер подумал и выключил их вообще, оставив только прямоугольник полосы. И правильно: сразу стало легче.

Коля коснулся. Как пальцем пробуешь, горяча ли вода в ванне. И на цыпочках мы заскользили по пупку. Алексеич снова напомнил – да и мы все в голос сказали: бережем, бережем ножку… Плавненько, в четыре руки, опустили ее; Витя аж похвалил, что плавнее не бывает. Ну, молодцы, ребята.

          Разворот на 180 нам предстоял далеко впереди, на сопряжении, но тут вышел на связь борт на четвертом развороте, удаление 15. Угонят ведь его, пока мы тут на гололеде развернемся, да доедем до 2-й РД, да освободим ВПП.

          В тусклом свете фар замаячил конец расчищенной части полосы; дальше укатанный до блеска снег со льдом.

          Я понял, что надо срочненько использовать свое мастерство. Извинившись, забрал тормоза, прижался к обочине и ввел машину в разворот, как я это уверенно умею делать. И еле-еле вписавшись, оставив фонари противоположной обочины глубоко под собой,  развернул машину, мелкими тычками притормаживая левую ногу и подкидывая третьему двигателю аж до 85. Добавил первому и с разгоном скорости отдал тормоза Коле. Коля заметил, что разворот, пожалуй, и для него не представил бы проблемы…

          Ага. Щас. Какой ты ни способный, простенькие задачки щелкаешь, но серьезную задачу, в условиях дефицита времени, с гарантией надежности, можешь и не решить, да еще в эйфории после удачной посадки. Тут риск беру на себя я, со всем моим опытом; а ты давай, давай, быстренько мчись ко 2-й РД, да гляди ж, не проскочи.

          Борт висел на глиссаде. Удаление 7… ага, это высота 350. Удаление 5… подходит к дальнему.

          Замаячили огни перрона, где-то здесь поворот… сугробы… Ага, вот, вот синий огонек… тормози, проскочим же!

          Коля плавно обжал тормоза и на пределе возможного сочетания скорости, сцепления колес, радиуса разворота и сопряжения подчищенного бетона с голым льдом срулил-таки на РД.  Ну, лихач, язви его…

          Борт взревел реверсами  у нас за спиной.

          Да. Это, конечно, не мальчик. Будет лихой, хваткий капитан.   Только бы господь хранил его  от приключений, хотя бы первую пару лет, чтобы окреп, чтобы появилась уверенная осмотрительность.

           Ну что ты слюнявишь. Ну, слетал, ну, сел, ну, развернулся. Сотни и тысячи пилотов решают эти задачи молча, без восторгов. Сел – да и хрен с ним…

           Нет, не могу. Я – романтик, и останусь им до могилы. И Коля, при всей его житейской практичности, такой же романтик неба, и так же пьянеет от удавшегося полета, и мечтает о новом. И будет давать летать своему второму пилоту. Если меня спишут, то мои ворчуны с удовольствием пойдут к нему в экипаж. Мы же все по кирпичику лепим из него Капитана. Это идеальный вариант преемственности, как пишут в красивых книжках для умненьких деток; тут сама жизнь дала пример, как должно быть. К такому должны стремиться все.