Летные дневники, часть 5 - [9]

          Чтобы попасть в касту, надо было хорошо пообломать рога в комсомоле, научиться там бюрократическим и демагогическим приемам и накрепко зарубить себе, что –либо в клане, либо в массах.

          Каких сил, какого таланта интриги, каких связей, пробивных и иных способностей, нюха, терпения, унижений, дипломатии и множества других свойств надо набраться, какую гибкость членов надо выработать, чтобы забраться на вершину партийной власти и возвыситься над всеми иереями! И еще и по первости понравиться массам.

         И все же, анализируя так называемые встречи с трудящимися, приходишь к выводу: какие это встречи – так, видимость демократии. Им некогда. Два-три общих слова, уловили тенденцию, и поехали себе дальше.

         Страшно далеки они от народа, дети райкомов, вскормленные молоком марксизма-ленинизма. Все равно им мир виден не снизу, изнутри, а сверху, с трибуны, через призму бюрократических напластований. Это, по сути, несчастные люди: человек себе не принадлежит, друзей не имеет, боится их; весь в деле, громадная ответственность… а ну-ка, если не войдешь в историю!  Но – ВЛАСТЬ!

           Полетел на днях со мной в Ташкент Левандовский. Ну, Левандовский так Левандовский. Одно из моих достоинств, из весьма немногих достоинств, состоит в том, что не боюсь авторитетов, проверяющих, и вообще, не шибко почитаю начальство. Ты покажи, а потом требуй.

           Туда слетал я; он мешал. Но мешал в меру, на взлете и на посадке. Я показал товар лицом. Назад вез он; я не мешал и не помогал. Ну что: летать он умеет, все-таки опыт, налет 19 тысяч часов. Но на «Ту» я летаю лучше. На снижении мы ему хором подсказывали, но он все же пару раз пустил пузыря. Ну, сел прилично, хоть и с креном. Ладно, хоть летать может. Но на все наши расспросы о будущем нашего предприятия он ответил лишь упреками, что мы слишком нетерпеливы, нам бы только оклады повышать.

          Короче, все то же. Все связаны старыми документами. Вот и вся перестройка. А мне полтора года летать осталось, не тешась иллюзиями, а думая лишь о том, чтобы исправно работать. Не отлично, а исправно. Мое мастерство никого не колышет.

         Репин сказал: какой я был дурак, что раньше не ушел из этого ё… Аэрофлота. От себя добавлю: и кому были нужны его нюансы? Душе?

          30.11. Слушаешь речи Горбачева – как правильно, красиво, умно говорит, как сладко поет…

          Зайдешь в магазин, на рынок, на стройку, в автобус, в службу быта, автосервис, – хочется выть. Какая-то тихая, вязкая, вонючая, упругая стена. Людей этих поневоле ненавидишь.

         Все то, о чем говорит, поет наша пропаганда, людям нужно. Мало того, жизненно необходимо. Мало того, если мы не успеем, то… А мы не успеем.

         Мы не успеем!

         Мне все это нужно, необходимо, но сам я жду, что сделает дядя. У меня готова куча оправданий. Самое честное из них – не хочу делать. Ну и там: здоровья нет, пенсия, я свое отработал, дал обществу достаточно, пусть теперь оно…

         И еще одно. Как, каким образом я смогу изменить работу сервиса, автобуса, рынка, поликлиники, аптеки, конторы?

         Ну, хорошо. На своем рабочем месте? Да уж здесь-то я как никто повязан инструкциями. И так – любой. И все ждут дядю.

          Посвятить свою жизнь пробиванию хоть одной, маленькой, но нужной людям задачи? Убить себя, потерять здоровье, лечь на амбразуру, чтоб через полгода после смерти ни одна собака и не вспомнила? И все затянулось?

         Для этого нужен фанатизм.

         У меня в характере нет ни фанатизма, ни просто чувства борца. Я уступаю.

Я всегда, везде, при любых обстоятельствах, уступлю человеку. Я считаю, что ему нужнее. В очереди, в дверях, в благах. Я потерплю. Я подожду.

         И это – коммунист?

         Но мне выгодно пока считаться членом партии. Это непременный атрибут командира корабля, и даже если по совести сказать своим товарищам, то не поймут и шепнут в уголке: что – дотерпеть не мог до пенсии? Что – убудет тебя от той двадцатки в месяц?

         А какой командир, с такими чертами характера?

         Не знаю, мы с экипажем сработались и летаем вместе пять лет без единого, хоть для смеха, хоть намека на какое-то трение. Нам удобно. И мы умеем спокойно и хорошо работать. И, видимо, в такой обстановке люди раскрывают свои лучшие профессиональные качества.

         Мы ни разу за пять лет не сидели за бутылкой и не встречались семьями. Нам это не надо. Нам всем за сорок и больше, у каждого свой мир, свои связи, знакомства, и у каждого большой опыт толерантности и конформизма.

          Значит, такой я командир. И это совершенно, абсолютно не зависит от какой-то там партии. Есть она, нет ее, – а мы как работали, так и работаем. Есть, видимо, реалии, которые в летном деле поважнее беззаветной преданности.

         Какие это реалии, я уже упоминал выше. Но партейный иерей, отвечающий за мою работу, как говорится, в партийном порядке, считает, что партия, лично он, провели среди меня достаточную работу, и мой экипаж – созревший плод этой работы.

        Вот так воруют плоды из чужой оперы.