Летний детектив - [4]

Мария Ивановна выглянула в окно. В бане шла своя жизнь, но свет в боковой спальне не горел. Видно, кто-то уже получил свою порцию пара и выпивки и теперь отправился на боковую. Часы показывали начало третьего.

Понимая, что не заснет, Мария Ивановна все равно легла в постель. Теперь ее мучила другая мысль. А ну как убийца-неудачник пробрался в баню и сделал свое черное дело. Правда, она не слышала выстрела, но его и невозможно было услышать в эту грозу. Утешать себя можно было только тем, что убийца не посмеет стрелять из пистолета на глазах Левушкиных друзей. И потом — кто же убивает в бане? Нет. Это совершенно невозможно!

Когда начало светать, Мария Ивановна готова было вскочить и мчаться в баню, чтобы проверить — не пострадал ли любимый племянник. Но на этот раз ее остановил уже страх, а чувство неловкости. Люди молодые, парятся они всегда с большим количеством спиртного. Их теперь не добудишься. Но есть в компании и разумный человек. Инка, конечно, дрянь, но она никогда не оставит дверь нараспашку.

3

Предлагаемые читателю события развертывались жарким летом в небольшом поселении, раскинувшемся на высоком берегу чистой и полноводной реки. Я употребляю термин поселение, поскольку затрудняюсь назвать этот населенный пункт дачным поселком, равно как и деревней. Это именно поселение — симбиоз, естественное слияние города с деревней.

На высоком берегу реки Угры произошло то, о чем мечтали большевики. А произошло это потому, что деревня к описываемому времени совершенно умерла. Остались только развалины когда-то гордого собора, обширное кладбище, которое неуклонно пополнялось новыми могилами, покойников сюда везли со всей округи, и пять домов бывших колхозников. Вот к этим кривым, косым, щелявым домам и приткнулись горожане-москвичи.

Место это, называемое Верхним Станом, отличалось удивительной живописностью. Берег, который спускался к реке пологими уступами, зарос пахучими травами и удивительной крупности ромашками. Подножье угора с одной стороны окаймлялось ручьем. Вдоль ручья раскинулись совершеннейшие джунгли, а выше, там где обнажились рыжие валуны известняка, в каменистую почву вцепились корнями вековые сосны. В бору и по сию пору не вытоптаны разноцветные мхи, а маслят по хорошей погоде столько, что ногу негде поставить. По левую сторону угора тянуться вдоль реки дубовые и березовые рощи, перелески образуют круглые поляны, на вырубках тьма земляники. Рай, одним словом.

Обычно деревенские называют горожан, купивших у них жилье, дачниками, хоть те зачастую живут в крестьянских избах, держат кур и сажают огороды. В Стане горожан называли «художниками» — по профессиональной принадлежности двух домов.

Лет пятнадцать назад, сплавляясь по Угре на байдарке, Флор Журавский, сейчас известный в Москве художник, а тогда недавний выпускник «Суриковки», заприметил старый собор и окрестную красоту. Флор и вбил здесь первый кол будущего поселка. Но опять же — какой поселок? Всего пять домов дачного типа, из которого пятый и вовсе был баней.

Однако вернемся в ту сумасшедшую ночь, с которой мы начали наше повествование. Гроза не утратила силы, но отошла от Верхнего Стана, однако совершенно нельзя было понять — в какую сторону. Молнии вспыхивали и справа, и слева, и лишь южная часть неба (та, где по вечерам зависал над кладбищенской сиренью кровавый Марс) была глуха и темна. А север так и бесновался! Иной раз и яркого очерка молний не угадывалось, небо словно вспыхивало апельсиновым заревом и сразу возникал злобный, басовитый грохот грома. Зарницы высвечивали пойму реки, густые заросли Черного ручья, сосновый бор на том берегу и развалины церкви, конечно. Церковь парила здесь над всей округой.

Двое мужчин стояли на останках паперти, а потом, не сговариваясь, вошли под своды разрушенного храма. Можно описать их со стороны, но только описать, потому речь их, злобная и выразительная, заглушалась раскатами грома. Они были примерно одного роста, но один был худым, масластым, и все сутулился, словно пытался принять боксерскую стойку, а второй — широкоплечий крепыш, по-бычьи наклонял голову. Круглая голова его была столь основательна, что вовсе не нуждалась в шее и держалась на могучем тулове исключительно под собственной тяжестью. Оба размахивали руками, били себя в грудь, что-то доказывая, словом, ругань шла на грани отчаяния. Мужчины уже вымокли до нитки, что однако никак не остужало их страстности.

Крича, круглоголовый наступал, а сутулый пятился в глубь церкви. Отдаленный гром заворчал и смолк, и тут же затеяли перекличку собаки. Оба скандалиста смолкли на минуту, озираясь и прислушиваясь, а потом с новым жаром возобновили спор. Речь сутулого выдавала в нем культурного человека, круглоголовый разнообразил свою речь ядреным матерком. Хотя не исключено, что что диплом о высшем образовании у него тоже имелся. Как говорится, высшее без среднего, кто их теперь разберет?

— А я тебе говорю, что согласен, — твердил круглоголовый. — Нет у тебя всех денег, отдай те, которые есть.

— Да никаких у меня нет! Ты понимаешь человеческую речь? — отмахивался сутулый. — Я тебе внятно говорю, что все сделаю сам.