Летние ночи - [49]

— Я не хочу это слышать! Ты знаешь правила!

Отец подлетает ко мне и так сильно хватает меня за руку, что затормаживает кровообращение в ней. Он так быстро тянет меня за собой, что я спотыкаюсь о свое платье, пока следую за ним. Он поднимается по лестнице, и я тут же понимаю, что за этим последует. Я начинаю всхлипывать.

— Пожалуйста, папочка. Извини меня. Пожалуйста, — умоляю я.

Он тащит меня всю дорогу до моей комнаты и бросает на кровать. Слезы текут все сильнее, пока я наблюдаю, как он расстегивает свой ремень.

Этого не может произойти. Я слишком взрослая для таких унижений.

— Развернись! — кричит мой отец. Когда я не делаю этого, когда я снова умоляю его не делать этого, он кричит еще громче, сотрясая стены. — Развернись!

Подчиняясь, я переворачиваюсь на кровати, зная, что если не сделаю этого, последствия будут хуже.

Я хочу зарыться в землю и умереть, пока поднимаю платье, оголяя свой зад (по крайней мере, он прикрыт трусами).

Ремень выскальзывает с петель его брюк, щелкая, когда освобождается из последней петельки, и взлетает в воздух. Это единственный звук, который я всегда ненавижу и от которого вздрагиваю всю свою жизнь. Я знаю его.

В ожидании сжимаю в кулаках покрывало, слезы орошают ту сторону моего лица, которая прижата к кровати.

Первый удар вынуждает меня выпалить.

— Один, сэр.

Отец не сдерживает себя, следующий удар еще сильнее, когда он ударяет в то же место. На «восемь, сэр» я чувствую, как на моей коже выступает кровь. Я сдерживаю крик. Шум всегда делает порку только хуже. Мы должны плакать молча.

На последнем ударе, который соответствует моему возрасту, я сдвигаюсь на другое место. Место, которое поможет мне укрыться от боли и унижения.

Я шепчу:

— Восемнадцать, сэр.

Отец вздыхает за моей спиной, запыхавшись от усилий, приложенных для порки своей дочери.

Затем за его спиной захлопывается дверь. Долгое время я просто лежу. Я слишком измотана, чтобы шевелиться. Мои ягодицы горят, болят и уже начинают неметь. Или, может, это я начинаю неметь.

Я не двигаюсь до тех пор, пока не переваливает за полночь. Стягиваю нижнее белье, зная, что мои ягодицы слишком повреждены, чтобы соприкасаться с чем-либо. Я аккуратно заползаю на кровать, но все еще вздрагиваю от боли. У меня даже нет сил, чтобы плакать. Я держу любую ткань подальше от ягодиц, пока безразлично пялюсь на закрытую дверь, ставшую оболочкой меня самой. В конце концов, я проваливаюсь в сон.

Глава 15

Я избегаю встречи с Дэном. Не потому, что с трудом хожу, а потому, что мое унижение будет слишком большим. Я не хочу, чтобы он увидел, что со мной сделал отец; это больше, чем унижение. Единственное, что сказала мне мама, это то, как она разочаровалась во мне, что я расстроила отца и пошла против его правил.

Если у меня будет дочь, я никогда не позволю своему мужу причинять ей боль. Никогда. И неважно, нарушит она каждое наше правило и будет безобразничать, никто не заслуживает ощущать такой стыд и позор, и быть сломленной.

Во вторник утром как обычно к нам заглядывает Челси со своими детьми. Она замечает мое замкнутое поведение и отводит меня в сторону, пока мама отвлечена детьми.

— Все нормально?

— Конечно, — я знаю правила семьи Мэлоун — мы не выносим сор из избы.

— Поговори со мной. Я заметила, что ты ни разу не присела. Ты сделала что-то, что расстроило папу?

У меня перехватывает горло, и я сдерживаю рыдания.

Челси вздыхает.

— Я так и думала.

Она обнимает меня, и я даже не понимаю, как нуждаюсь в минутке нежности, пока не обнимаю ее в ответ, расплакавшись.

— Пожалуйста, скажи мне, что станет лучше? — умоляю я в ее плечо. — Пожалуйста, скажи мне, что не будет так, когда я выйду замуж.

Челси нежно потирает мою спину.

— Папа неповторимый. Большинство мужей и отцов не причиняют боли своей семье так, как делает наш отец. Аарон никогда не трогает наших детей или меня… — она останавливается, потому что мы все знаем, что отец причиняет боль и нашей маме. Мы слышали ее стоны, когда она пыталась вести себя тихо, а на следующий день после этого она не могла ходить.

— Что, если Джош такой же? Я больше не смогу так жить.

— Создай прецедент, прежде чем выйти замуж. Дай ему знать, чего ты хочешь от мужа, а чего нет.

— Я могу так сделать?

— Ох, Ханна, — вздыхает Челси, крепче сжимая меня. — Мне так жаль, что мы не поговорили об этом раньше. Прямо сейчас ты, наверное, чувствуешь себя такой потерянной, с учетом того, что сейчас происходит. Я должна бывать здесь чаще ради тебя, быть сестрой, в которой ты нуждаешься.

— Все нормально.

Так и есть, у нее шестеро детей, откуда у нее время для чего-то еще?

— Поговори с Джошем. В этом и есть смысл ухаживаний. Вам нужен этот разговор, чтобы удостовериться, что вы подходите друг другу.

— А есть ли у меня вообще выбор, если мы и не подходим? — в моем понимании ответ отрицательный, выбора у меня нет.

— Не совсем, но, по крайней мере, он будет знать, что ты чувствуешь, а ты сможешь оценить его реакцию. Если ты действительно почувствуешь, что он тебе не подходит, приди ко мне. Я уверена, что смогу придумать, как убедить папу, что это плохая идея.

Я крепко-крепко обнимаю ее.