Летние истории - [9]

Так не рожденный еще герой обрел почтенного и ответственного дедушку, умершего лет за восемь до описанных событий от рака легких, вызванного неумеренным курением "Беломора".

За дедушкой последовала дача, производная успешной карьеры, но тут в дело вмешалась бабушка, обладавшая досадной привычкой торчать на ней все лето и мешать развитию сюжета.

Вульф движением головы отогнал бабушку в клетчатом переднике, подающую на стол салат из огурцов и вкусные эстонские сосиски с поджаристой цветной капустой. Она была немедленно и безжалостно похоронена по соседству с дедушкой, на Охтинском кладбище, оставив в наследство среднему сыну и отцу Романа три уютные комнатки и веранду с большим круглым столом, крытым выцветшей клеенкой веселенькой расцветки.

Как весело бывало за этим столом, когда собиралась за ним большая и шумная семья, а по вечерам к дедушке приходил Григорий Ефимович Эпильман, профессор русской филологии Тартуского университета, и над верандой шелестела неторопливая под преферанс беседа, наполненная старым, исчезнувшим Петербургом, подразумеваемыми, но теперь забытыми аналогиями и даже легкой, скользящей картавостью.

Вульф представления не имел, откуда взялся этот профессор, но знал уже наверное, что звать иначе его не могли ни в коем случае и что был он маленький, быстрый, с клиновидной бородкой и острым языком.

Легкость появления на свет все новых лиц вызвала счастливое, ни с чем не сравнимое ощущение обрастания голого скелета сюжета живым мясом образов и персонажей.

Итак, закурив очередную сигарету и зажав ее в уголке рта, морщась от лезущего в глаза дыма, Евгений Вульф азартно пробежал пианистским движением по клавишам.

Начал он так:

Роман Страдзинский, расправляя тело, затекшее от долгого сидения в автобусе, и ожидая водителя, возившегося с замком багажника, скользнул взглядом по соснам, долгожданным соснам Юрьевской косы, признаться, даже снившимся ему иногда зимними ночами.

Неожиданная детская улыбка мелькнула на очерченном крупными линиями лице, некрасивом, но с внятно читавшейся породой. Густая курчавая поросль, покрывавшая длиннющие конечности, резко контрастировала с бритой наголо по-летнему его обыкновению головой.

Роман повернулся к распахнувшемуся багажнику, сверкнув золотым колечком в ухе, и легко забросил сумку на плечо:

В этот момент Вульф остановился, опознав самого себя, и поскреб в заросшем затылке. Убедившись, что наивная попытка снабдить Страдзинского сережкой решительно ничего не меняет, он обижено вытянул губы дудочкой и, безжалостно правя написанное, застучал разозлившимися пальцами с утроенной частотой.

:скользнула по красивому лицу. Темные и пышные волосы, спадающие обычно до плеч, были собранны в хвост, отчего становилось заметно, что голова, пожалуй, маловата даже для его хрупкого телосложения.

Увы, Роман не дотягивал и до метра семидесяти, да и тренажерный зал ему явно бы не повредил. Впрочем, все это скрадывалось ловкими движениями, выдающими сноровку бывалого теннисиста и танцора.

Страдзинский был способным художником, успевшим, несмотря на свои двадцать пять лет, оформить несколько детских книг. Однако карьера художника-иллюстратора не составляла предел его мечтаний, мультипликация вот что влекло Страдзинского по-настоящему, и именно туда он молчаливо пробивался с еще непотрепанным упрямством.

Рома повернулся к распахнувшемуся багажнику, сверкнув золотым колечком в ухе, и с тяжелым вздохом пристроил сумку на плечо. Но даже предстоящий двухкилометровый путь не мог испортить счастливое предвкушение трехнедельного безделья.

Снова закурив, Вульф откинулся в кресле с довольным видом плотно позавтракавшего питона — Страдзинский удался. Хотя при желании в нем и можно было рассмотреть двух-трех приятелей автора, однако, смешав их черты в должной пропорции и добавив нескольких любовно придуманных штришков, он получил вполне новую и добротную физиономию. Немного смущала Евгения сережка, он даже закрыл глаза, стараясь понять, будет ли она на месте в смутном еще облике, но, так и не поняв, решил, что к финальной правке Роман сам определится с этой чертовой сережкой. Но главное, главное Страдзинский ему нравился.

Вульф снова потянулся к клавиатуре, но тут лицо его исказилось, и он почти плюнул в ничем не повинный монитор, Евгений обнаружил, что начал совершенно не там.

"В самом деле, — здраво рассудил он, — не мог же Страдзинский, едва забросив сумки домой, немедленно пуститься в приключения. Ни один кретин, кроме меня, — самобичевался Вульф, — на это не способен. Потом, это просто не убедительно, чтобы человек в первый же день: нет, нет, такого в жизни не бывает, ему надо дать хотя бы дня три осмотреться там, туда, сюда:

И о чем мне писать, пока этот козел осматривается? Совершенно не о чем. Ладно, — слегка поостыл Вульф, — описание я потом куда-нибудь вставлю, а начать можно скажем отсюда: "

— Тебе чаю еще налить? — спросила Светлана.

— Ага, — ответил Роман, наблюдая за темной заварочной струей, покрепче если можно. Нет, нет! Сахара не надо, — остановил он ее.

— Ах, да, извини — я и забыла совсем.

— Вот так и забывают друзей детства, — ответил Страдзинский, лениво скользнув в ироничность тона.